Я все еще ездил в Соединенные Штаты — присутствовал и выступал на ветеринарных конференциях. Во время выступлений я стал чувствовать себя увереннее. Общение с коллегами и их признание доставляли мне истинное удовольствие. Я принимал все предложения выступить, даже не представляя, когда буду писать текст и подготавливать слайды, семь дней в неделю не отрываясь от своей практики. За последние пятнадцать лет я прочел более сотни лекций в Америке, но при этом у меня ни разу не было заранее заготовленного конспекта. Я писал их на ноутбуке в самолетах, поездах, автомобилях, туалетных кабинках, среди шума и суеты конференц-центров, в любых местах, где можно было сесть или лечь. Большая часть моих текстов написана в гостиничных номерах Америки. Я никогда не выходил на сцену без подготовки, но пару раз этого оказалось недостаточно. Мне жаль, что я разочаровал слушателей, но, учитывая общее количество моих лекций, соотношение между успехами и неудачами можно считать вполне приличным. Я все же сумел рассказать людям кое-что полезное.

Без лишней скромности я с уверенностью могу сказать. что за десять лет — с 2003 по 2013 год — я сделал больше ортопедических и нейрохирургических операций, чем кто бы то ни было в мире. Часто я оперировал семь дней в неделю. Прооперировать больше пациентов, чем я, было физически невозможно, разве что нашелся бы ветеринар, не нуждающийся в сне и отдыхе.

Мне часто приходилось работать ночами, сортируя пациентов и судорожно собирая воедино на ноутбуке рентгенограммы, компьютерные томограммы, результаты МРТ и оперативные фотографии для своих лекций. Неудивительно, что я часто был очень измотан. Порой я не спал по 36—40 часов перед длительным перелетом. В таких случаях я буквально заползал в самолет, добирался до своего места и мгновенно отключался.

На место я обычно прилетал ближе к вечеру, а лекции читал на следующее утро, так что у меня было несколько часов на окончательную организацию снимков на ноутбуке и генеральную репетицию. Я побывал во множестве городов, но ни одного из них не видел — только гостиничные номера, которые везде одинаковы. Характерная особенность подавляющего большинства американских номеров — туба с чипсами Pringles в минибаре. Более пятнадцати лет эти чипсы были частью рутины: приехав и отель, я ставил чемодан на пол, выдвигал из-за стола стул, доставал ноутбук, включал и загружал его, снимал брюки, потому что лучше всего мне пишется без них, и лез в мини-бар. Я открывал тубу с чипсами и раскладывал их по комнате по отдельности или парами — на кровати, тумбочке, подоконнике, даже в ванной. Это побуждало меня вставать и двигаться, чтобы заполучить лакомство.

Каждые полчаса работы я позволял себе прерваться на чипсы — это называлось у меня «часы Pringles». Это помогало сосредоточиться на работе и следить за временем.

По опыту я знаю, что в каждой 50-граммовой банке от двадцати четырех до двадцати шести чипсов. Это важно, когда пишешь лекцию с такими «часами»: чипсы следовало распределить в соответствии с требуемым временем работы. Если у меня было десять часов, то я мог съедать по одному ломтику каждые полчаса и еще четыре или даже шесть по завершении работы. Иногда, поднимаясь в номер в лифте, я мечтал о двух коробочках чипсов, чтобы баловать себя двумя штуками каждые полчаса. Я мог бы работать двенадцать часов и даже не оставлять себе бонуса. Когда же мне доставалась только одна банка, я шел на рискованный шаг и выделял на работу шесть часов — и по два ломтика каждые полчаса. Это был настоящий пир! Конечно, когда лекции были написаны и прочитаны, наступала очередь заключительного банкета. А во всем мире заключительные банкеты предлагают участникам блюда куда вкуснее и изысканнее, чем содержимое гостиничных мини-баров.

Не знаю почему, но мои лекции в Америке, Европе, Австралии и России принимали лучше, чем в Великобритании. То же могу сказать и об отношении к ветеринарным приемам и процедурам, показанным в «Супервете», Несколько лет назад после конференции в Великобритании повторилась ситуация пятнадцатилетней давности, когда я услышал нелицеприятные высказывания в мой адрес, сидя в кабинке туалета. Я только что прочитал лекцию об индивидуальных имплантах, начав с того, что ветеринары несут моральную ответственность за разъяснение различных вариантов операции по имплантации, которую мы предлагаем, независимо от того, будет ли имплант стандартным или изготовленным по индивидуальному заказу. Я сказал, что любая система имплантации может иметь осложнения и мы все можем потерпеть неудачу. Парни, зашедшие в туалет, обсуждали меня весьма критически. Они сочли мой подход покровительственным и высокомерным.

Год назад на конференции в Америке, когда я стоял в очереди за кофе, я услышал, как делегат из Великобритании очень критично высказался по поводу моей лекции о новой методике хирургического лечения болей в пояснице у собак, которую я только что прочел.

А вот американский делегат специально подошел, чтобы поблагодарить за интересный подход и мой вклад в ветеринарию.

Когда искренне хочешь продвинуть ветеринарную хирургию во имя высокой цели, порой не все получается, но каждый имеет право на собственное мнение. Тем не менее я всегда готов объяснить, почему прогресс необходим, но стремиться к нему можно только этичными способами. Перемены произойдут в любом случае, но как профессионалы мы несем моральную ответственность за прогресс, как и наши коллеги, лечащие людей. Ученые-медики часто проводят эксперименты на животных, в том числе и на собаках, чтобы проверить эффективность и безопасность лекарств и имплантов. И поскольку все это происходит, я считаю, что ветеринарам нужно спросить себя, почему мы не хотим искать методы, в которых можем совместно развивать ветеринарную медицину на основании взаимного уважения и стремления к общему благу друг для друга и для животных, которым мы служим. Каждый из нас отвечает за свои слова и дела.

Отношение к ветеринарии постепенно изменяется, потому что общество требует более качественной заботы о наших друзьях-животных и рассчитывает, что мы предложим людям все варианты, даже если они эти варианты не выберут. Очень важно поддерживать нашу профессиональную репутацию, чтобы общество могло нам доверять и знать, что мы поступим правильно.

Однако мы не должны себя переоценивать, не должны считать себя великими авторитетами только потому, что сдали экзамены, стали профессорами, имеем большую практику или прочли немало лекций и написали множество научных статей. В конце концов, все мы ошибаемся и допускаем промахи. А когда такое случается, нам приходится признать, что мы — всего лишь люди и просто стараемся делать все, что в наших силах. Мы должны быть добрее друг к другу.

В 2013 году меня ждали на конференцию в Москве, однако я серьезно подумывал о том, чтобы отказаться, потому что меня свалил жестокий грипп. Я позвонил организатору, чтобы объяснить свое состояние, и услышал в трубке голос с сильным акцентом: «Вы к нам приедете, иначе мы приедем к вам!»

Выбора не было: если я добровольно не сяду на самолет, они приедут и запихнут меня в него. Я вылетел в Россию.

Как только я прошел таможню, меня тепло встретили, усадили в машину и начали пичкать разнообразными микстурами, параллельно заставляя что-то вдыхать и чем- то растирая грудь и горло. Перед началом лекции меня завели в какую-то комнату, уложили на кушетку, провели сеанс акупунктуры, а затем массажа и снова заставляли что-то вдыхать и давали микстуру. Эффект был потрясающим — я был готов к выступлению! Моя лекция длилась восемь часов с двумя перерывами по полчаса. Конференц- зал был заполнен так, что не осталось даже стоячих мест вдоль стен. Несколько раз я порывался закрыть ноутбук, сказав, что лекция окончена, но организаторы открывали его и просили продолжать. Два человека синхронно переводили мое выступление, ведь я беспрерывно тараторил, но аудитории все было мало: они хотели еще и еще. Выступление закончилось около полуночи, а слушатели все не хотели расходиться. В конце мне подарили детскую книжку — по-видимому, русский аналог «Истории доктора Дулиттла» в стихах — и устроили настоящую овацию. Это была высочайшая честь, и я был глубоко тронут.

* * *

Но в 2004 году я еще не был так популярен. Я встретился со своим банковским менеджером в пабе «Деревянный мост» на Вудбридж-хилл в Гилфорде и изложил свои планы на будущее прямо на салфетке. Менеджер был не слишком любезен: он сказал, что я со своими куриными мозгами витаю в облаках, надеясь получить кучу денег под такой рискованный проект. Я планировал создать три ветеринарных клиники: одну — по направлениям ортопедии и нейрохирургии; другую — по проблемам онкологии и хирургии мягких тканей; третью — для работ по регенеративной бионике на основе стволовых клеток, ведь я был убежден, что в будущем мы научимся восстанавливать утраченные части тела. Впрочем, с тем же успехом я мог просить денег для полета на Марс.

Спорить было бесполезно: банк мог одолжить мне немного денег, потому что именно так банки получают прибыль, но для реализации моих планов мне нужно было гораздо больше, потому что именно так мечтатели воплощают свои идеи. Но банк был не готов пойти на риск. Я был в отчаянии. Другого способа построить клинику я не видел. И тут мне на помощь пришел Фалькон.

Мартин Патрик привез ко мне черного лабрадора Фалькона 29 декабря 2003 года. Собака была почти парализована из-за сильного повреждения межпозвоночного диска. Позвонки можно сравнить с железнодорожными вагонами, а диски — с буферами. Каждый буферный диск похож на пончик с джемом. Когда диски высыхают, они становятся менее упругими, и у них либо выпирает наружу «тесто» (фиброзное кольцо), либо через «тесто» вытекает мягкая сердцевина (пульпозное ядро). (Оба состояния порой называют «смещением дисков», но поскольку диск не может сместиться, я этот термин не употребляю. И обе формы болезни необратимы.) У Фалькона был второй случай: объемный ком «джема» выпирал и давил своими узлами на спинной мозг. Это могло привести к стремительному, или прогрессирующему, параличу. Операцию нужно было делать немедленно.

Хозяин Фалькона, страстный болельщик «Арсенала», оставил собаку в клинике, а сам отправился на матч в Саутгемптон. В тот вечер победу одержали все — и футболисты, и пес. «Арсенал» выиграл со счетом 1:0 и сохранил кубок, а Фалькон вернул себе подвижность. В том сезоне «Арсенал» одержал победу в премьер-лиге, получил гордый титул «Непобедимый» и вышел победителем в 49 матчах лиги. У Фалькона же, к сожалению, возникло осложнение с рубцовой тканью, и ему пришлось делать повторную операцию. К счастью, пес поправился и продолжал радостно носиться по английским полям. По-видимому, не такие уж «куриные мозги» у меня оказались! И все же через год прекрасный Фалькон скончался от агрессивной формы рака, но я буду вечно благодарен ему и Мартину за то, что они появились в моей жизни.