Он родился в Бессарабии, бывшей частью Румынии, но в конце двадцатых годов его отец – румынский коммунист – перевез семью в Молдавскую АССР, входившую в то время в состав Украины. В 1938-м отца, работавшего главным агрономом, забрали, и семья больше его не видела. Эдуард Давыдович ушел на фронт после школы, а отвоевав, стал учиться музыке, по-моему, в Киеве. Уже не помню, как он попал в Киржач, но жил он в городке давно и пользовался всеобщим уважением. И было за что.
Постепенно Эдуард Давыдович становился все более и более со мной откровенен, и выяснилось, что он настроен к советской власти довольно критически: он, конечно, был коммунист, не мыслил жизни ни в какой другой политической системе, но при этом оказался готов воспринимать критику политики партии и государства как в отношении инакомыслящих, так и в управлении народным хозяйством. Многие вещи, например требование идеологической чистоты в таком абстрактном искусстве, как музыка, казались Руссо излишними, избыточными, и он искренне расстраивался от ненужного расходования сил и ресурсов на поддержание партией единомыслия в державе. Меня Руссо считал не врагом, а заблудшим патриотом, и ценил мое стремление переделать жизнь в державе как искреннее желание ее улучшить.
При этом Руссо осторожно относился к происходившим переменам, не понимая, куда они заведут страну. Мы с ним подолгу обсуждали, что все это значит, и оба не понимали. Больше всего Руссо боялся, что нынешняя политика либерализации закончится очередной реакцией – закручиванием гаек и репрессиями. Эдуард Давыдович хорошо помнил хрущевскую оттепель и последовавшую за ней брежневскую эпоху подавления всяческого инакомыслия.
Помню: сидя у него в кабинете после того, как я закончил мыть школу вечером, мы долго разбирали постановления только что прошедшего XXVII съезда, провозгласившего курс на удвоение экономического потенциала страны к 2000 году. Для меня главным в тезисах съезда был отказ от принимаемой на всех предыдущих съездах цели построения коммунизма – вместо этого декларировалась необходимость совершенствования социализма. Мы соглашались, что приоритетом стала не идеология, а экономика. Эдуард Давыдович называл это “косыгинской программой”.
Где-то через месяц он позвал меня в свой кабинет и сообщил, что наша склочная завхоз уходит с работы.
– Иди ко мне завхозом, – предложил Эдуард Давыдович. – Материальную часть школы ты уже хорошо знаешь, я тебе на первых порах помогу. Ты парень грамотный – МГУ все-таки. Справишься.
Я не знал толком, что делает завхоз, потому что наша не делала ничего, целыми днями пропадая вне школы по каким-то важным делам.
– А органы? – осторожно спросил я. – Это все-таки ответственная работа. Думаете, разрешат?
– Матответственности завхоз не несет, – успокоил меня Руссо. – Матответственность только у меня и бухгалтера. Да я уже со Змеевой поговорил, она проверила в районном управлении (имелось в виду КГБ): возражений нет.
На следующей неделе я принял у недоброй тети-завхоза имущество музыкальной школы по описи. Алёна сохранила ставку уборщицы, и теперь я получал зарплату и завхоза, и уборщицы.
Жизнь налаживалась.
Из других жизней
Как когда-то случайно я стал завхозом в киржачской музыкальной школе, так же непреднамеренно – в результате совпадений не планируемых мною обстоятельств – началась моя карьера на Уолл-стрит.
Я получил степень магистра международных отношений и экономики в Колумбийском университете и, скорее от незнания, что делать с собой дальше, поступил в докторантуру того же университета по специальности “Политическая экономика”. С детства я усвоил, что хорошие еврейские мальчики становятся или писателями, или, на худой конец, профессорами. Мои шансы стать писателем в англоязычной Америке казались невелики; оставалось быть профессором.
Американские профессора в начале карьеры ведут кочевой образ жизни: их – после получения докторской степени – берут адъюнкт-профессорами по двухлетнему контракту, и за эти два года они должны или настолько понравиться (и преодолеть интриги коллег по факультету), что им предложат контракт еще на три года, или найти место в другом университете. Покатавшись по разным университетам лет десять, лучшие получают tenure, то есть становятся полноправными профессорами, коих практически невозможно уволить – работа до конца жизни, а если у них имеются успешные публикации или они действительно сделали вклад в развитие науки, то их берут не просто в какой-нибудь штатный (государственный) университет где-нибудь в Арканзасе, а в престижный, принадлежащий к Ivy League, как мой родной Колумбийский. Это считается вершиной академической карьеры.
Американские (да и европейские) профессора ведут крайне привилегированную жизнь: живут в кампусе в окружении других интеллектуалов, читают лекции от силы два раза в неделю, пишут книги и долго-долго отдыхают во время студенческих каникул. Получают они сравнительно немного денег, что компенсируется приятностью и легкостью существования. Социализм выжил, но не в СССР, а в американских университетах.
Вот такую жизнь я себе и готовил: без стресса, без особых денег и среди самых образованных людей в Америке. Я надеялся – лет через пятнадцать – получить кафедру в каком-нибудь приличном провинциальном университете и жить там до конца жизни. На большее я не рассчитывал. Получилось, конечно, совсем по-другому.
К концу второго года обучения в докторантуре у меня закончились деньги. Жил я на студенческие займы, положенные в Америке всем не могущим платить за образование, и займы эти постепенно накапливались, обрастая небольшими, но все же процентами, которые, правда, я не должен был платить до окончания докторантуры.
Пока я учился на магистра, у меня оставалось время на какие-то подработки, в докторантуре же времени не было ни на что. Студенческий заем был рассчитан на расходы одного студента: оплата образования и жилье. Я же должен был кормить не только себя, но и приехавшую маму и маленькую Машу. Да еще помогать Алёне, которая к тому времени со мною развелась и сама училась. Кроме того, пришла пора расплачиваться за студенческие займы, взятые за обучение в магистратуре.
В общем, средств не хватало. Я подумал, посчитал… и решил взять академический отпуск: заработаю денег и продолжу учебу через год. Оформил отпуск в деканате и быстро нашел работу аналитика по рискам в знаменитом банке J. P. Morgan: со степенью магистра Колумбийского университета это оказалось несложно.