Чтобы хоть как-то успокоиться, механически поворачиваю в сторону зимнего сада. Место, где я ни раз спасалась от родительского гнева и гнета. Только здесь — среди экзотических и комнатных растений, я чувствую себя хоть в какой-то иллюзорной безопасности, которая сродни эфемерной дымке.

Застекленное помещение с алюминиевыми и деревянными каркасами будто пропитано изысканными ароматами жимолости и недавно зацветших желтых лимонов. Снимаю высоченные шпильки и крадусь в сторону так полюбившихся мне тропических ярко-зеленых культур.

В одной руке коробочка с подарком, а в другой туфли известнейшего дизайнера, но сейчас я так далека от всего этого. Грудную клетку пронзает ощущение, что задыхаюсь, поэтому пробираюсь все дальше в сад, неловко убирая в сторону большие листья папоротника, попадающиеся на пути.

Мне хочется чего-то настоящего — живого. Воздуха, тепла!

Как всегда, игнорирую часть сада, где размещена мебель для комфортных маминых бесед и чаепитий с подругами. Морщу пренебрежительно нос, ведь в саду есть места куда более интересные. Поэтому смело двигаюсь вперед, обходя модные диванчики и кресла из темного ротанга. Меня интересует декоративная часть сада — та, где находится небольшой водоем с мостиками, перегонами и скульптурами. Мама всегда отдает предпочтение всему европейскому, поэтому полы в зимнем саду покрывает изысканная черно-белая плитка. Дорожки с идеальными линиям и цветами — все говорит о хорошем вкусе нанятых для этого специалистов. Поверхность плитки за весь день напиталась теплом солнца. На мгновение прикрываю глаза, с наслаждением ступая босыми ступнями по искусно выложенной дорожке.

Разжимаю пальцы рук, в которых до этой секунды были ремешки туфель и обувь мгновенно скрывается в высокой сочной траве. Подушечки пальцев уже нетерпеливо скользят, почти лаская, по нежным листьям крокусов, прикасаются к ярким бутонам нарциссов.

Я уже совсем рядом с целью, когда вдруг слышу приглушенные голоса. От неожиданности замираю. Обычно гости так далеко в сад не забираются, предпочитая комфортные посиделки за ротанговым столом полной изоляции и одиночеству. Сердце пропускает удар, когда я из всех шумов помещения: воды и пения птиц в клетках четко улавливаю мужской бархатный баритон. В горле перехватывает от волнения.

Почему-то я уверена, что это ОН.

Только у него может быть такой голос! Аккуратно огибаю живые изгороди из плетистых сортов роз и, стараясь быть незамеченной, прижимаюсь к одному из столбов белой массивной арки.

Моему удивлению нет предела, когда вместо будущего жениха, я вижу рыжеволосую женщину. Ее слегка полные унизанные многочисленными кольцами пальцы обвивают с видным пренебрежением изящную тонкую ножку бокала с пузырящимся напитком.

Меж пухлых ярких губ проскальзывает язык, и женщина с хорошо читаемыми недовольными нотами в голосе удивляется:

— Не понимаю причины твоей холодности, Давид. Я тебе стала не интересна? Скажи правду. От услышанного неосознанно сильнее сжимаю пальцы, ведь речь идет о том, кого я выбрала себе в женихи. Тут же крупно вздрагиваю, когда нежную кожу безжалостно пронзает один из острых, словно цыганская игла, шипов вьющейся розы.

Садулаев Давид выходит из-под раскидистых крон деревьев.

Высокий, красивый… Опускаю взгляд. Не хочу видеть, как он направляется к этой… с тиоциановыми волосами. Красная капля крови почти символично скатывается по моей алебастровой коже и пачкает нежные кремовые лепестки цветка. Почти тоже самое происходит и в моей душе. Сглатываю, вновь поднимая взгляд на высокую статную пару. Чувствую себя как никогда уязвленной.

Эта женщина — такая фигуристая, пышущая чувственностью… и я со своими сорока восемью килограммами. Как говорит мама — юный только начавший распускаться бутон. Почти не дышу, прислушиваясь к их разговору. То, что между ними близкие отношения, и дураку понятно. Давид молчит, но даже со своего места я вижу, как молодой человек обескуражено сводит темные густые брови на переносице. Должно быть, он совсем не ожидал встретиться здесь с этой женщиной, да еще попасть на «разбор полетов».

— Все из-за этой девчонки? — рыжая затравлено

заглядывает в темные глаза собеседника, надеясь на честный ответ. — Я так и знала, что Мансур договорится о вашей помолвке! — расстроенно заламывает пальцы.

Пышная грудь высоко поднимается над корсажем платья гранатового цвета. Она почти задыхается — настолько взволнована. Неожиданно потеряв последние крупицы гордости, рыжая буквально бросается на Садулаева. Судорожно проводит верх-вниз пальцами по широкой груди. Давид уверенным движением рук останавливает суетливые движения ладоней женщины, перехватывая запястья на одном, из которых красуется золотой широкий браслет.

— Кристин, к чему все это? — на чувственных мужских губах появляется невеселая улыбка, которая совершенно не затрагивает темных глаз. В них не отражается ничего, кроме досады. Он едва заметно морщится, а затем неловко проводит по затылку, из-под бровей глядя на любовницу, которая все никак не хочет смириться с новым очевидным статусом бывшей. — Я тебе ничего не обещал, да и ты замужем. Мы взрослые люди и разумнее будет расстаться добрыми друзьями.

Голос женщины отчаянно дрожит и даже слышатся душащие ее рыдания, когда она, нетерпеливо смахнув слезы, перебивает: