Это так сильно!
Здоровенный, как гора, жилистый мужчина на коленях.
Прикусываю щеку с внутренней стороны, ощущая, как тут же рот заполняет солоноватый привкус металла. Не хочу испортить этот момент. Ни за что! Ни единым словом, ни единым звуком. Несмело запускаю пальцы в его черные, как смоль, волосы и перебираю прохладные блестящие пряди. Они такие шелковистые. Скользят меж пальцев, словно живой деготь.
— Никогда не отпущу, — хрипло цедит Давид — будто в сваи гвозди забивает. Только вот то, как нежно скользят подрагивающие крупные ладони по моим бедрам вверх, а затем вниз, противоречит тону настоящего диктатора. — Моя.
Давид поднимается на ноги.
Такой высокий…
Обхватываю себя за плечи, машинально поднимая взгляд выше и еще выше, пока не встречаюсь с карими глазами. Ощущаю себя такой бесконечно хрупкой и беззащитной под пылающим мужским взглядом. Теперь он знает все — я в его власти. И как бы я не хорохорилась — малыш тоже.
Легкая улыбка растягивает мои подрагивающие губы.
— Твои женщины будут не рады, — произношу негромко, с щемящей грустью, а у самой сердце трепещет, будто птичка колибри, рвется из груди… больно. Проклятая ревность! Моя улыбка — ничто иное, как сработавшая защитная реакция. В опровержении ей по нежной горящей лихорадочным румянцем щеке ползет большая прозрачная, как кристалл, слеза. Предательница!
Глава 41
Мирьям
Прежде, чем успеваю смахнуть щекочущую слезу, меня опережает нежное прикосновение Давида. Шершавая подушечка большого пальца медленно скользит по щеке, лаская чувствительную кожу, которую уже пощипывает от соленой влаги.
Он хмурит широкие брови, словно силясь вникнуть в сказанное мною секундой ранее.
— Малыш, ты серьезно? После всего, что было между нами? — настороженно заглядывает мне в лицо. В его бархатном голосе звучит ничем не прикрытое удивление и даже отголоски недоверия. — Разве человек, которому плохо, будет устраивать пир? Нет, он будет на строгой диете, Мирьям.
Непроизвольно улыбаюсь от такого сравнения.
А ведь и правда, Давид и раньше говорил, что я сладкая, как самый изысканный французский десерт. Заливаюсь краской под собственническим мужским, внимательным, таким прямым, без толики смущения, взглядом.
Неужели и правда?! Он ни с кем не был с того самого момента, как я сбежала?! В моих глазах загорается надежда.
Чутко уловив это, Давид мгновенно смягчается.
— Давай, милая, загляни мне в глаза, — настойчиво просит, пока я пытаюсь утихомирить сумасшедший бег сердца. — Женщины ведь чувствуют, если мужчина, глядя в ее глаза, думает о другой.
Смело встречаю взгляд карих бархатных глаз, но следующие слова заставляют меня буквально задохнуться: