— Все нормально! — меня бесит искренний жалостливый взгляд подруги.

Ненавижу жалость!

От нее я как будто становлюсь слабее. Сжимаю пальцы в кулаки. Позволить себя жалеть — значит, признаться, что я — слабачка. Ну, уж нет! Не оглядываясь, спешу в сторону кабинета отца. Не люблю это помещение, где повсюду витает любимый аромат отца — сандал. Стены будто пропитаны этим древесным запахом с оттенком мускуса.

Раздражённо соплю от невеселых мыслей. Конечно, Катьке меня не понять. У нее другая атмосфера в семье. Мать Наумовой умерла при родах, и отец-бизнесмен в единственной дочке души не чает. Буквально пылинки сдувает. Хочешь учиться в балетной академии? Пожалуйста! Плохая оценка? Ничего страшного — вот тебе самый лучший репетитор. А у меня что? Горько хмыкаю.

Вот тебе кредитка и отстань, не мозоль глаза. А все потому, что я девчонка. Ни для кого не секрет, что отец мечтал о наследнике. Я даже слышала, как однажды он сказал матери, что родись сын, возможно, все было бы по-другому. Возможно, Юсуповы признали бы ИХ. Рука дрожит, когда я толкаю массивную дверь в кабинет. На автомате перешагиваю через невысокий порог. Отец стоит у огромного панорамного окна, сложив руки за спиной. Я уже давно знаю все его «штучки», умею считывать эти сигналы на раз. Сейчас пытается позой психологически задавить, а значит, скорее всего, ему что-то надо от меня.

Вероятно, я издаю какой-то звук, потому что отец резко оборачивается. Угрюмый взгляд из — под густых темных бровей, возможно, заставил бы кого-то поймать паническую атаку, но только не меня. Мне кажется или у отца вырывается тяжелый вздох? Может быть, мне это почудилось. Тем временем, отец устало проводит ладонью по лицу и неожиданно жестко ставит перед фактом:

— Ты выйдешь замуж за сына Мансура Садулаева.

Тяжело сглатываю. От волнения в ушах стоит дикий шум. Конечно, я знала, что рано или поздно это произойдёт. В таких семьях, как моя, так принято. Это норма. Скорее всего, я закатила бы скандал с голодовкой и прочими рычагами давления на родителей, НО…

— Конечно, не сейчас. Ты еще слишком молода. А лет через, — отец морщится, прежде чем продолжить, — лет через пять. А пока помолвка…

— Пап…

Прежде, чем успеваю хоть что-то произнести, вижу, как уголок рта отца судорожно дергается и он почти рычит:

— Сейчас не время показывать свой характер, Мирьям! Мы с Мансуром договорились, что ты сама выберешь, с кем именно из его сыновей обручишься, — отец вытягивает вперед указательный палец и только сейчас я замечаю, как трясётся его рука. — Но, если ты начнешь устраивать фокусы или, не дай Бог, что выкинешь… Я сам сделаю выбор за тебя. Мне не нужен выбор. Я уже его сделала. Покрайне мере, я готова познакомиться с Давидом Садулаевым, попытаться узнать его поближе. А потом… Пять лет — большой срок, всякое может случиться. Уже решаюсь озвучить свой выбор, как отец, неожиданно останавливает меня:

— Подумай хорошо, дочь. Назад дороги не будет. Сегодня вечером, после ужина, я буду ждать твоего решения, Мирьям.

Стою, как вкопанная, наблюдая за тем, как отец тянется рукой к бархатной темно-зеленой коробочке на столе, которую раньше не замечала. Он как-то нерешительно перекладывает ее из руки в руку, а затем бурчит:

— На, вот… бери. А теперь, оставь меня. Мне нужно побыть одному.

Делаю пару шагов вперед, чтобы взять бархатный футляр. Отец тут же отходит к окну. Не оборачиваясь, глухо ворчит, затягиваясь очередной порцией никотинового яда.

— Там серьги. Ну, те, про которые ты мне все уши прожужжала на той неделе. Сглатываю, потому что они баснословно дорогие. — Спасибо, — звучит без тени благодарности. Горло словно сжимают кованые тиски. Глаза щиплет, но вовсе не от радости, а от обиды.

У меня будто купили что-то очень дорогое абсолютно за бесценок… Только вот все полностью я прочувствовала лишь через несколько лет. Честь, свобода, выбор — вот цена отцовского подарка.