Черт!
Еще не хватало, чтобы слухи какие-то пошли! А с учетом того, что мне в скором времени придется уйти в декретный отпуск, любой слух, пусть даже не значительный, сильно ударит по моей репутации. Мгновенная злость быстродействующим ядом впрыскивается в кровь, с огромной скоростью распространяясь по венам. Не могу спокойно смотреть на то, как Давид уверенно подчеркивает статус своими действиями и словами.
Что он себе позволяет? Да что он возомнил?! Как он смеет бросать хоть какую-то тень на мою репутацию?! На свете нет хуже пытки, чем любить и презирать в одно и то же время. Давид всегда славился тем, что не терпел чужого авторитета, не терпел никакого соперничества. Он по праву всегда и во всем лучший. Делаю глубокий вдох и уверенно и твердо произношу:
— Спасибо за беспокойство, Давид Мансурович, но я не хочу обременять…фирму, — с намеком делаю паузу.
Стою перед Давидом с совершенно невозмутимым видом, несмотря на то, что сердце летит в пропасть под пронзительным взглядом Садулаева.
Глава 17
Трель сотового телефона спасает Дениса от хозяина «Парадайз Плаза».
Я вижу с трудом скрываемое облегчение, мелькнувшее в глазах бухгалтера. Вынув трубку из кармана джинс, Денис крутит в пальцах сотовый и как-то растерянно, почти потеряно, извиняется:
— Важный звонок.
Давид передергивает плечом и поднимает скептически бровь. Ни дать, ни взять — хозяин дал добро своему холопу. Бухгалтер проводит пятерней по волосам и прикладывает к уху смартфон.
— Да? Отчеты? Так я же оставил все в файле, — на лицо Дениса набегает тень, и отняв трубку от уха он вновь извинятся: — Извините, — дождавшись кивка от Садулаева, он быстрым шагом направляется к огромному панорамному окну.
Все что я слышу — это пара обрывков из разговора:
— Да-да, посмотрите в архивах.
Мысленно возвращаюсь к сказанным ранее словам Садулаева. «Компания беспокоится о своих сотрудниках…»
Так и хочется съязвить: «Побеспокойтесь, Давид Мансурович, о своей невесте, а я как-нибудь сама справлюсь…» — но я молчу. Я боюсь его, себя… Потому что знаю, как одним взглядом можно убить любовь, так одним взглядом можно и воскресить ее.
Такое ощущение, что между нами взрывается целый каскад искр. Наши взгляды скрещиваются, как шпаги фехтовальщиков, словно тяжелая артиллерия мы пытаемся показать кто сильней, кто кого. Во взгляде Давида я вижу все: и злость, и раздражение, и непринятие моего ответа… собственичество и ревность. При этом, все можно поставить под вопрос, ведь взгляд не поймаешь на слове.
Мне кажется, что это все длится бесконечно долго, хотя прекрасно понимаю, что занимает не более, чем несколько секунд. Очень долгих секунд. Такова игра разума, который рад обманываться и быть обманутым. Наклоняюсь вперед и тяну ручку сумки на себя. Мои глаза тонут в глазах цвета крепкого кофе, заставляя внутри содрогаться от мысли, как же я все-таки беспомощна перед этим мужчиной.
— Не делай этого, — шепчу так, чтобы слышал только Давид.
Линия подбородка Садулаева становится жестче.
Упрямец!