Глава 20

Мирьям

— Мирьям, скажи, — тянет лениво бывший, словно пробуя на вкус мое имя. — Ты меня так сильно ненавидишь? — вкрадчивый голос заставляет поднять глаза на склонившегося к окну такси Садулаева.

Издевается что ли?!

Упрямо поджимаю губы.

Нет уж, не позволю залезть ко мне в душу! Кривлюсь точь-в-точь как раньше, когда была капризной единственной наследницей многомиллионного состояния Руслана Юсупова. Это было всегда моим излюбленным оружием. Оно ни разу меня не подвело. Никто не любит вздорных девиц с раздутым самомнением. Никто не может простить тех, чье эго больше, чем вся планета Земля.

— Я тебя не ненавижу, Давид, — решаю хитроумно сплести правду с ложью, чтобы не выдать ни взглядом, ни случайным словом все, что горит ярче огня там, глубоко внутри. — Но, скажем так, — задумчиво растягиваю слова, стараясь не обращать внимания на хромированные ключи, которыми лениво играет Давид, ни на минуту не прекращая изучать выражение моего лица. — Если бы ты горел, а у меня была б вода, я бы ее выпила, не задумываясь.

Чтобы солгать убедительно, я смотрю своему собеседнику в глаза, изображая «живые» эмоции. Для убедительности дарю ему искреннюю улыбку. Стараюсь задействовать всю мимику лица, ведь «живая» улыбка очень отличается от «поддельной», в которой задействованы лишь только одни губы. Сколько раз я видела эти холодные белозубые «оскалы», которые не отражались в холодных глазах коллег и «друзей» отца, когда они поздравляли его с очередным достижением и взятием новой «высоты» в бизнесе.

Давид приподнимает бровь. Уголок четко очерченного рта мужчины дёргается, и я поспешно продолжаю: — Или, например, если б тебя грызли заживо дикие волки, а у меня было бы ружьё, я бы пошла охотиться на уточек.

У меня хватает сил и дерзости мило и даже в какой-то степени беззаботно улыбнуться. Поднимаю вверх указательный палец, чтобы продолжить свою пламенную речь:

— Ах, да, если бы тебя переехал грузовик, а у меня был в руках сотовый, я бы вызвала такси и поехала в магазин за новыми туфлями. Давид выпрямляется. Скулы обозначаются резче, взгляд темнеет.

Прямо Сатана! Чёрт, как ему это идёт!

— Все, достаточно, — не выдерживает Давид. — Я понял, Мирьям.

То-то же!

Злорадствую, поглаживая через небольшое окошечко в переноске мягкую пушистую лапку Клоди. Кошка тут же принимается тарахтеть, словно маленький трактор на солнечных батарейках.

Садулаев медленно проводит пальцами по подбородку и неожиданно выдаёт то, к чему я была совершенно не готова ни морально, ни физически:

— Злая девочка. Очень злая. Мне это нравится.