— Конечно, мальчик, — свожу брови на переносице. — Я поклялась, что назову его как отца — Руслан.

— Ай! — тревожно сверкая глазами, подруга оглядывается назад, испугавшись своего же возгласа, но тут же, захлебываясь эмоциями, продолжает. — Какое имя красивущее!

— Ты бы ещё в рупор прокричала, — укоряю Ожерельеву, которая машет рукой на меня, как на надоедливую муху.

— Отстань! Уже за подругу порадоваться нельзя, — голубые глаза блестят, как брильянты, когда она понижает голос. — Представь, если у Русланчика будут такие же глаза, как у Давида. Это же отвал всего! — спохватившись, подруга добавляет: — А с твоими зелеными, так вообще — Ален Делон! Бровь ползет вверх, и я приглушенно смеюсь.

— А разве у Алена Делона не голубые глаза? Анька, нисколько не смущаясь, улыбается так, что виднеется небольшой камушек на одном из резцов.

— Да какая разница?

Я забываю обо всем буквально по щелчку пальцев, когда на пороге зала появляется Давид. Сердце тут же подскакивает, как ненормальное, к горлу. По коже разливается тепло, щеки обдает алым жаром. Скучала… Как же я без него была все эти полгода?! Теперь только одна мысль о том, что мы могли никогда больше не встретиться, причиняет острую, почти непереносимую боль в левом подреберье. Глаз нервно дергается, когда рядом с Садулаевым появляется Камилла в строгом классическом костюме. На переносице у блондинки сидят модные имиджевые очки в черепаховой оправе.

— Ну, ты глянь, как собачонка, — бурчит Анька. — У нее немецкий в совершенстве. Блин, надо было и мне предложить свою кандидатуру, — пихает локтем Ожерельева, уничтожающе сверля взглядом невесту Давида. — Может, эту бы поменьше видели. Благодарно сжимаю прохладные пальцы Аньки. Если бы она только знала, что для меня значит ее поддержка!

— Я не знала, что ты полиглот, — удивляюсь, глядя на подругу. Почему-то я всегда считала, что у нее ветер в голове, а тут такое. — Ага, — совершенно спокойно откликается Ожерельева. — Только вот единственный язык, который приходит на ум при взгляде на эту парочку — это русский, матерный.

— Сотникова!

Вздрагиваю и поспешно поворачиваюсь на оклик. Садулаев стоит один, без своей крикливой пиявки. На подбородке Давида синеет небольшая щетина. Пальцы так и чешутся от желания притронуться к ней. Стремление такое сильное, что я крепче сжимаю их в кулак. Давид смурно смотрит прямо на меня из-под бровей, даже не замечая Аньку. Спустя мгновение, резко указывает головой в сторону кабинета рекламного отдела и, не дожидаясь меня, направляется в помещение.

— Ой-ей, вот это взгляд, — щебечет над ухом подруга. — Вы там хоть это… дверь, что ли, на замок закройте.

Кручу пальцем у виска и грубовато выдаю:

— Дурная!

Всего минута уходит на то, чтобы добраться до кабинета и переступить порог рекламного отдела. На лице играет улыбка, когда я смотрю на широкую мощную спину Садулаева, обтянутую черной рубашкой. Это длится ровно до того момента, пока он не оборачивается ко мне, и я с ужасом замечаю в его руках… снимок УЗИ. Тот самый, который хотела показать Аньке, но, заработавшись, бросила в папку с документами возле своего компьютера.