Негромкий всхлип, вырвавшийся из груди, кажется таким жалким и чужим, что на мгновение мне даже кажется, что это не я. Именно сейчас между мной и всем окружающим меня миром огромная черная пропасть, а я стою на самом ее краю. Я кричу, но никто не слышит. Крики будто глохнут и до той стороны доносятся лишь подавленные стоны. Как я устала! Собираться каждый день из осколков, склеивать себя по кусочкам, возрождаться, словно птица феникс. Но если не я, то кто? Кто позаботится о моем малыше? Прижимаю руку там, где надежно спрятана от жестокого мира маленькая хрупкая жизнь и пытаюсь хоть как-то отвлечься от всего, что так неожиданно обрушилось на мою голову.

Когда я прикрываю глаза, моей руки касается мягкая шелковистая шерстка Клоди. Кошка мурлычет и трется об меня мордочкой, приятно щекоча усами.

— Ничего, Клоди. Прорвемся… — обещаю дрожащим голосом, ласково почесывая хулиганку за ухом.

Около двух часов у меня ушло на то, чтобы собрать вещи. Переезд — это всегда очень не просто, а если учесть еще и те обстоятельства, из-за которых мне приходится возвращаться в Анапу, на душе и вовсе кошки скребут. Я уже наперед с уверенностью знаю, что ждет меня. Я знаю такой тип людей, как Камилла. Она без устали будет загонять острые язвительные слова, так похожие на огромные раскаленные цыганские иголки мне под кожу. Это только на первый взгляд кажется, что она уверенная женщина, знающая себе цену.

На самом деле за маской успеха у таких, как она, скрывается целый букет комплексов и обид на весь мир. Мне даже страшно представить, какой бы разразился грандиозный скандал, узнай она о том, что я ношу под сердцем ребёнка от Садулаева Давида Мансуровича. Резким движением руки застёгиваю молнию на чёрной спортивной сумке. Искренне не понимаю, чем могла заинтересовать Давида Камилла? Мне всегда казалось, что он именно из тех, кто видит человека насквозь. Эти черные пронзительные глаза как будто обладают способностью оценить и рассмотреть человека за доли секунды, всего лишь с помощью одного взгляда. Неужели его ни капли не смущают фальшивые ужимки невесты? О чем вообще речь?! У неё даже блонд и то не естественный! Я злюсь еще больше, вспоминая стильную причёску Камиллы. В бессилии сжимаю кулаки. Ненавижу! Гадкая ревность! Это ведь она. Это чувство не спутать ни с каким другим. Моя любовь к Давиду походит на ненависть — такова суть собственнической любви сердца. А ведь терзания ревности — самые мучительные из человеческих слабостей. К тому же, они меньше всего внушают сочувствие к тому, кто их причиняет. Я даже на какое-то время совсем забыла, что сама сбежала из-под венца. Так имею ли я сейчас хоть какое-то право ревновать Давида, а тем более злиться на него за то, что он, негодяй, решил жениться после моего побега? Тут же сама отвечаю на свой вопрос: а кто мне запретит? Я живой человек! Да, у меня тоже есть чувства, эмоции в конце концов! И я не хочу врать себе и обманываться, что ни к чему хорошему не приведёт — все равно, что свежее глубокое ранение просто заклеить детским цветным пластырем. Закрыть глаза на происходящее. Это трусость, а Юсуповы на нее не способны! Гордыня — да, но не трусость. Это претит всему моему существу. Только вот что делать с проклятой ревностью? А ведь именно благодаря этой ревности я поняла, что действительно все ещё люблю Давида. Это подобно тому, как боль говорит нам о том, что мы все ещё живы. И вот, когда я уже думала, что нет сил для любви, у меня их оказалось предостаточно для ревности. Опускаюсь в массивное кресло, стоящее рядом, и беру на руки прижавшую к голове треугольные ушки Клоди. Она податливая, словно мягка плюшевая игрушка. Пальцы скользят по короткой, очень густой шерсти, и кошка принимается громко мурлыкать, вибрируя всем телом. Уже не впервые задумываюсь о том, что если бы кошачье мурлыканье продавалось в колбочках с микстурой, фармацевтический рынок получил бы идеальное средство против плохого настроения, депрессии и даже одиночества. Грустная улыбка трогает уголки губ, когда я думаю о том, стала бы одним из самых преданных клиентов, стоявших в первом ряду за чудо средством. Вспоминаю слова Давида накануне: — У тебя кто-то есть? — в агатовых глазах тогда зажглось самое настоящее дьявольское пламя. — Кто он? Пропускаю гладкую шерсть Клоди ласково между пальцев. Неужели он тоже ревнует? Как еще объяснить то, с каким упорством он расспрашивал о моей личной жизни? Никого у меня не было все это время. Даже мыслей не возникало и дело совсем не в моем положении. Разве возможно подпустить к себе кого-то, когда у тебя до этого был пример идеала в лице Давида? Неужели кто-то сможет сравниться с Садулаевым? Щедрый, заботливый, понимающий… Рядом с ним я чувствовала себя, как за каменной стеной. Даже детская влюбленность в Максута улетучилась меньше, чем за месяц. И это все Давид, его отношение ко мне.

По сути, я не знала до него, что это такое, когда с тобой считаются, а главное прислушиваются к твоему мнению. Ведь несмотря на то, что человек рождается в обеспеченной семье, это, к сожалению, не дает никакой гарантии того, что родители смогут обеспечить своего отпрыска в полной мере всем необходимым в эмоциональном плане. Сейчас, конечно, я могу с уверенностью сказать, что родители любили меня.

Да, любили. Пусть какой-то своей любовью, но все же. Как сказал бы любой современный психолог: проблема была в том, что мои родители были эмоционально холодны. Нет, это не их вина, ведь они так же сломлены жизнью и обстоятельствами, как и я сейчас. Так же что-то недополучили от своих родителей, той же поддержки, тепла, понимания. Не хочу их винить и не буду. Я навсегда запечатлю их в памяти такими, как в тот день, когда они улетали на острова на свой второй медовый месяц. Счастливые с горящими глазами, будто влюблённые вновь друг в друга… Смахиваю поспешно покатившуюся по щеке слезу. Я искреннее верю в то, что там, где сейчас мои родители, они вместе. Нет, я не буду плакать. Почёсывая за ухом разомлевшую кошку, непроизвольно мечтаю о том, как бы сложилась моя судьба, не попади родители в катастрофу и выйди я замуж за Давида.

Однозначно, у нас с Садулаевым была бы самая пышная свадьба на всем юго-западе страны. Шикарное, изысканное, белое платье было бы непременно фасона «русалка». Элегантная диадема с россыпью… брильянтов? Нет, это слишком! Вполне сойдут и кристаллы Сваровски, которые красиво переливалась бы в моих темных волосах. Я так углубилась в свои мечты, что даже почти наяву ощутила нежный, но вместе с тем, яркий аромат свадебного букета. Белоснежные фрезии и пионовидные розы… Не могу сдержать улыбки, представляя, как бы все удивились узнав, что ровно через девять месяцев после свадьбы я подарю наследника Садулаевым. Из мечтаний меня безжалостно вырывает резкая боль от когтей Клоди, которая, прикрыв глаза, выпустила когти, поцарапав мне руку. Прежде, чем я успеваю скинуть проказницу с колен, мой сотовый принимается вибрировать от звонка.