— Но я не могу! — вырывается почти истерично.

— Почему? — красиво очерченные губы поджимаются, а черные глаза, словно, пытаются проникнуть в самую душу.

— У меня здесь квартира, кошка… — лепечу что-то бессвязное, загнанная в угол словно зверек.

Давид резко срывается со своего места и оказывается возле меня. Ловко берет пальцами за подбородок. Нет, не грубо, не больно, но достаточно ощутимо — так, что я не могу пошевелиться.

— У тебя кто-то есть? — в агатовых глазах зажигается самое настоящее дьявольское пламя. — Кто он?

Заворожённо смотрю в сердитое лицо Давида. Ну, почему он такой красивый? За что мне это испытание? А ведь он меня и правда любил. Чёрные глаза, длинные ресницы… Тону и таю, словно внезапно поплывшая под ласковыми лучами солнца льдинка, забывая обо всем. Давид**… Нёбо приятно щекочет, оставляя на кончике языка сладкое послевкусие. Я раньше даже не задумывалась, как мужественно звучит имя Садулаева. Но когда до меня доходит смысл вопроса, я за секунду из ласковой разомлевшей кошечки становлюсь дикой яростной пантерой. Подбородок поднимается в характерном гордом жесте, и я дерзко бью Давида по руке. По той самой, которую он тянет ко мне, с явным намерением обхватить за талию.

Уголок рта Садулаева дёргается, и он проводит ладонью по затылку.

— А вам, собственно, какое дело, Давид Мансурович? — наступаю словесно, но при этом отхожу на шаг назад.

Я почти упираюсь в массивный стол Владимира Сергеевича. Черт! Ловушка! Приподнимаю бровь в высокомерном жесте.

Давид недовольно морщится в ответ и на секунду отводит глаза. Замираю, словно загипнотизированная, когда он возвращает взгляд. Ладонь мужчины скользит по подбородку, покрытому легкой щетиной. Он с прищуром смотрит из-под широких соболиных бровей. Только вот заглядывать в чужую душу опасно, Давид Мансурович. Бывший жених продолжает сканировать меня, желая узнать правду. Однако, это моя правда и ничья больше!

Ох! Быстродействующий яд несётся со скоростью света по моим венам, наполняя жгучей обидой и негодованием. Это он у меня спрашивает, когда у самого невеста есть?! Верх наглости, Садулаев Давид Мансурович. Верх наглости! Даже имя кажется уже не таким и хорошим. Передо мной мысленно появляется рука Камиллы с обручальным кольцом на безымянном пальце, а в ушах звучит ее голос. Дорогой… Брр! Мне хочется выцарапать глаза, которыми всего минуту назад восхищалась.

— Я, как босс, имею полное право перевести ценного сотрудника в другой город, — ставит Садулаев перед фактом.

И ведь же прав… Гад! Ценного сотрудника? Серьёзно?! Я так сержусь, что глаза наполняются солеными слезами злости.

Похоже, Давид расценивает это как-то по-другому. Мужественное лицо смягчается и, мгновенно оказавшись возле меня, Давид проводит широкой ладонью по моим распущенным и перекинутым через плечо волосам. С удивлением замечаю, что его рука слегка подрагивает. Прикасается точь-в-точь, как раньше — пропускает между сильными пальцами мои шелковистые блестящие пряди, словно это драгоценные нити.

— Красиво… Мирьям, — произносит мое имя так, что по коже рук от локтей и выше бегут приятные мурашки. Заглядывает проникновенно в глаза, прежде чем произнести. — Камилла… она…

— Не, надо Давид, — перебиваю поспешно Садулаева. Не хочу ничего слышать про женщину, с которой он решил связать свою судьбу. Как бы я себя не обманывала, мне больно от одной мысли, что я буду вынуждена видеть Давид рядом с этой…

Садулаев Давид всегда вызывал во мне самые сильные чувства: будь то ненависть или любовь, а теперь бок о бок с ними тесно поселилась и ядовитая ревность. Совершено новое для меня чувство. Этакая гремучая смесь задетой гордости, оскорбленного самолюбия, терпкой горечи, которые соединились в коктейль под названием «Разбитые мечты».

Меня сбивает с толку пронзительный взгляд Давида и я, собравшись с духом, толкаю его раскрытыми ладонями в широкую грудь. Мое усилие даже на миллиметр не сдвигает Садулаева в сторону.

— Она ваша невеста или вы забыли? — напоминаю ему, потому что инстинктивно распознаю в его взгляде мужской интерес — его ни с чем не спутать. Смотрю прямо, не отводя взгляда.

Темные брови Давида сходятся на переносице, будто я напомнила о чем-то таком, что не имеет особого значения. Мужчины — они такие. Я точно знаю, как можно встряхнуть Садулаева. Не обязательно сильно бить, главное знать — куда, поэтому добавляю: