Утопические взгляды Маккея заставили побледнеть от ужаса благородных представителей «Юго-Восточного сообщества строителей троп», однако работы по прокладыванию тропы начались незамедлительно. Непосредственно строительством, к которому Маккей не проявлял особого интереса, руководил уроженец штата Мэн Май-рон Эйвери, физически крепкий, похожий на футбольного хавбека прагматик, под руководством которого в 1937 году появилась тропа, соединившая в единое целое лесовозные дороги, старинные тропы и сотни миль свежепрорубленных узких просек. Впрочем, большинство идей Маккея так и не были реализованы: лагеря, фермы и санатории строить никто собирался. Тщательно продуманная концепция была заметно упрощена и воплощена в жизнь только в виде извилистой лесной тропы.
Маккей в конце концов смирился с тем, что задуманная им тропа стала всего лишь «тропой бесконечных экспедиций» по дикой местности. В 1971 году, в ответ на просьбу интервьюера назвать «конечную цель» Аппалачской тропы, девяностодвухлетний, почти полностью ослепший Маккей дал по-дзенски простой ответ:
1. ходить;
2. смотреть и
Впрочем, идеи Маккея до сих пор продолжают витать в воздухе. Бунтарская сущность Аппалачской тропы вышла наружу совершенно неожиданным образом и стала особенно заметной в сообществе хайкеров, которые после окончания Второй Мировой войны хлынули на тропу в поисках смысла жизни и решений своих проблем. Косматые и дурно пахнущие кочевники, они были и остаются живым воплощением варваров Маккея. В июле их можно увидеть голосующими под проливным дожде на шоссе в южном Нью-Гэмпшире; рыскающими, словно волки, по гигантским, залитым ледяным светом продуктовым магазинам Вирджинии; спящими втроём на одной кровати в мотелях Пенсильвании. Время от времени их можно встретить даже на Таймс-Сквер, куда они приезжают с Медвежьей горы на дневном поезде. Как сказал мне один бывший сквозной хайкер, «большинство людей живет в городах и иногда выбирается в леса. Сквозные хайкеры живут в лесу и иногда выбираются в города».
Уютно расположившись под навесом, команда Осда Нигада улеглась спать. Я заткнул уши восковыми берушами, чтобы не слышать храпа и стука дождя по жестяной крыше. Около десяти вечера, уже после захода солнца, кто-то посветил мне фонариком прямо в глаза. Я вытащил беруши. «Эй, – раздался чей-то голос. – Простите. Вы не могли бы немного подвинуться? У меня нет палатки». Немного поворчав, мы переставили свои вещи, чтобы промокшему до нитки новичку было куда прилечь.
Сразу после восхода солнца началась суета. Провисевшие всю ночь на бельевой веревке вещи толком так и не высохли, а шерстяные носки и вовсе пришлось отжимать руками. Готовить завтрак никто не стал; все довольствовались энергетическими батончиками, парой пригоршней сухой смеси либо ложкой арахисового масла.
При свете дня стало понятно, что ночной гость шёл по тропе с севера на юг, то есть от горы Катадин к горе Спрингер. В северных штатах таких людей было видно издалека, потому что они еще не успевали отрастить длинную бороду и предпочитали идти в одиночку. Этот человек не был исключением. Он сказал, что отправился в поход всего тринадцать дней назад (накануне вечером Древесный Лягушонок говорил, что до горы Ката-дин они планируют добраться примерно через двадцать четыре дня).
– Ты прошел четыреста тридцать миль за тринадцать дней? – спросил Дойи, быстро прикинув в уме расстояние до горы.
– Угу, – только и сказал незнакомец, после чего легко поднял рюкзак и вышел на улицу.
Удивленные хайкеры ненадолго притихли.
– Он не идет, а прям несется по тропе, – сказал Дойи.
– Он делает по тридцать миль в день по Мэну и Нью-Гэмпширу? – сказал Древесный Лягушонок. – Вау.
Хайкеры один за другим натягивали мокрые ботинки и, глубоко вздохнув, словно собираясь прыгнуть в ледяную воду, покидали укрытие. Я вышел последним. Солнца не было видно. Растения поникли, как будто у них после бурной ночи началось похмелье; одинокая розовая орхидея тихонько плакала в сторонке.
Чтобы поскорее наверстать упущенное, я бегом поднялся на гору и спустился вниз с другой стороны. Перейдя дорогу, я оказался в чистом поле, заросшем высокой травой, где с удивлением обнаружил розового пластмассового фламинго и самодельную вывеску, на которой был нарисован веселый старик с мороженым в руках. Надпись на вывеске гласила: «Билл Экерли / Его мороженое притягивает сюда всех хайкеров, / Его вода вкуснее твоей, / Черт побери, его крокет лучше твоего. / Все это бесплатно – да, бесплатно!!». Я пошел по узкой тропинке и вскоре увидел синий дом, украшенный тибетскими молитвенными флагами. На заднем дворе находилась площадка для игры в крокет. Дойи сидел на крыльце и разговаривал с Экерли, который, увидев меня, встал, чтобы пожать мне руку. У Экерли было вытянутое лицо, редкие седые волосы, большие очки и немного блаженная улыбка.
Он спросил, как меня зовут. Я представился.
– Космонавт? – мечтательно произнес он. – Типа здесь как в космосе…
Мы долго сидели на крыльце дома Экерли, беседуя о Тибете (где он побывал), произведениях Гомера (которые он изучал) и сквозных хайкерах (которых он каждое лето бесплатно кормил в течение десяти лет – подобные обычаи хайкеры называют «магией тропы»).
Незаметно наш разговор перешел к Дойи и наследию чероки.