Программа Маршалла была небольшой, но важной попыткой расставить все по своим местам и показать что где происходило, однако ей не хватало наглядности и интерактивности
Ходьба создает тропы. Тропы, в свою очередь, формируют ландшафты, которые со временем наполняются знаниями и смыслами. Таким образом, все те культуры, которые я до сих пор называл «коренными» либо «аборигенными», возможно, правильнее было бы называть «культурами, идущими по тропе» или «тропиночными культурами». Исходя из этой логики, жители Запада создали «культуру, передвигающуюся по дорогам» или «дорожную культуру». Колонизация Нового Света была бы невозможна, если бы европейцы не научились запрягать одомашненных животных и ездить сначала на повозках, а позднее на поездах и автомобилях. Машины позволяют нам перемещаться в пространстве с невиданной ранее скоростью, причем нередко по тем же самым маршрутам, которыми некогда пользовались коренные американцы. При этом мы не чувствуем природную связь между ногами и землей[13].
Культура североамериканских черноногих индейцев – это классический пример тропиночной культуры. Согласно их верованиям, мир был создан квазибожественной фигурой по имени Напи, или Старик, за то время, пока он шел на север по стране черноногих. Сначала он сотворил реки, залежи красной глины и дал жизнь животным. Он создал растения, чтобы накормить животных. Затем он создал людей для охоты на животных и сбора растений. Он показал людям, как выкапывать съедобные корни, как собирать лекарственные травы, как охотиться с луком и стрелами, как загонять бизонов, как пользоваться каменным молотком, как разводить огонь, как делать посуду, как готовить мясо. Кочуя с места на место, совершая ритуалы, рассказывая предания и распевая песни в священных местах, они воспроизводили путешествие Напи.
«Важно отметить, – писал Джеральд Этелаар, – что ландшафт необходим для того, чтобы рассказать всю историю, завершить ежегодный ритуальный цикл, установить социальную и идеологическую преемственность группы и обеспечить возобновление ресурсов».
– Ты должен понять, что ландшафт – это их архив, – объяснил мне Этелаар. – Эти места остаются живыми только до тех пор, пока люди посещают их, помнят все названия, помнят истории, помнят ритуалы, помнят песни.
Представители тропиночных культур часто воспринимают мир в контексте тропы. Западные апачи верят, что цель жизни состоит в том, чтобы идти по «тропе мудрости» и искать три атрибута, которые Бассо переводит как «ровность ума», «упругость ума» и «устойчивость ума». Сами по себе эти словосочетания звучат довольно странно, однако все сразу встает на свои места, если вы представите себе человека, который просто шагает (ровно, упруго и устойчиво) по тропе. Идеальная жизнь, с точки зрения индейцев племени кри, похожа на «сладкотравую тропу», в то время как для навахо высшее благо – это состояние покоя и равновесия, которое они называют «путем красоты». Миф индейцев племени крик о сотворении мира рассказывает о том, как их воинственные предки шли по горам по «белой тропе» – тропе, заросшей белой травой, – которая привела их на новую родину, где они встретили племя миролюбивых людей, о которых говорили, что у них белые сердца. Крики так и не смогли полностью отказаться от насилия, но тем не менее они стремились идти по белой тропе.
Должное состояние отдельно взятого индивидуума чероки называют
Я спросил Белта, каким образом физические тропы, по которым люди на самом деле ходят, проникли и идеально вписались в этот метафорический фреймфорк? Белт ответил, что, когда они с отцом ходили в лес на охоту, отец всегда находил время, чтобы рассказать, какие события происходили в том или ином месте.
–
Что в конечном счете связывает нас с землей? Полагаю, что для большинства животных место становится своим после того, как они его хорошо изучили и оставили достаточно много меток. Олень спотыкается, оказавшись на незнакомом поле. Он начинает исследовать его, делая медленные шаги и часто останавливаясь, чтобы принюхаться, присмотреться и прислушаться. Со временем он начинает ориентироваться на местности. Он выясняет, где растет больше хорошей травы. Он помечает определенные участки феромонами, которые выполняют роль химических указателей. Он начинает двигаться все более плавно и уверенно, потому что находит все больше путей наименьшего сопротивления, которые вскоре становятся тропинками, если олень продолжает регулярно ходить по ним.
Обживаясь на новом месте, люди поначалу ведут себя почти точно так же, как олени – они ищут ресурсы, изучают маршруты и оставляют знаки, – однако со временем это поле переходит на новый уровень значимости. Земля становится не только ресурсом, но и хранительницей мифов, духов, святынь и костей предков. Одновременно люди начинают все лучше понимать, что их жизнь во многом зависит от того, что живет и растет на их землях. Люди и земля настолько сильно переплетаются, что становятся единым целым: неслучайно в самых разных и никак не связанных между собой культурах существует миф о сотворении человека из грязи или глины. Одна из версий мифа индейцев хопи о сотворении мира рассказывает, что люди были созданы двумя богами по имени Тава и Женщина-Паук; Таве пришла в голову мысль создать первого мужчину и женщину, а Женщина-Паук со словами «Пусть мысль живет» вылепила их из грязи.
Тропинки, которые мы протаптываем на земле, также рождаются из грязи и мыслей. Со временем мыслей, как и следов, становится все больше, в результате чего неизбежно формируются все новые и новые пласты смыслов. Тропы стали не просто удобными дорожками, а скорее культурным феноменом, который соединяет людей, места и предания, то есть делает мир человека, идущего по тропе, более целостным и оттого полноценным.
Пятая глава
Современные туристические тропы – это что-то невероятное. Мы, хайкеры, привыкли считать, что они появились сами по себе и вообще стары как мир. Но на самом деле пешие прогулки были придуманы изголодавшимися по природе горожанами максимум триста лет тому назад, а сами тропы обрели новые формы, чтобы удовлетворить их потребности. Чтобы правильно понять природу туристической тропы, необходимо найти истоки этой потребности и изучить запущенные далекими предками первых хайкеров процессы, как инновационные, так и деструктивные, которые постепенно отдалили людей от породившей их планеты.
Однажды я спросил молодую женщину из племени чероки по имени Иоланда Сонук, которая работает в фонде «EBCI» (эта организация занимается сохранением исторического и культурного наследия восточных чероки, а также повышением качества жизни чероки), есть ли среди ее знакомых хайкеры. Она на мгновение задумалась, а затем ответила, что в детстве часто бегала по лесу с друзьями. «Только не знаю, можно ли считать хайкингом игры на своей земле, хотя она и довольно гористая…» – ответила она. Фраза «на своей земле» застряла у меня в мозгу. Можно ли отправиться в поход по своей земле? Если да, то чем тогда отличается поход от очень долгой прогулки?
Я задал этот вопрос своим знакомым хайкерам, и все они пришли к выводу, что хайкинг на своей земле мало чем отличается от отдыха во дворе своего дома, то есть это своего рода пантомима реального опыта. Для настоящего похода нужна дикая природа, глухомань, которая по определению находится за пределами твоей земли[14]. Подходящие для хайкинга земли должны соответствовать определенным критериям: они должны быть одновременно удаленными и доступными; там не должно быть врагов и бандитов, а также слишком большого количества туристов или технологий; и, самое главное, они должны быть достойны внимания, – иначе говоря, люди сначала должны научиться извлекать из них выгоду в виде аэробных нагрузок или эстетического удовольствия. Все эти условия могли совпасть только в современную эпоху, когда индустриализация предоставила нам больше возможностей для доступа к дикой природе и сделала из нее исчезающий, а значит – дефицитный и потому особенно желанный товар.
Неудивительно, что английский глагол
За несколько недель, проведенных в стране чероки, я встретил только одного хайкера-чероки: Гиллиама Джексона, (я уже рассказывал о нем выше) администратора Академии Китува. Ламар Маршалл познакомил нас, заранее предупредив, что Джексон известен тем, что «совершал самые безумные переходы через Дымящиеся горы, о которых вы когда-либо слышали». Это не было преувеличением. Джексон сказал, что за один день он проходит пешком до сорока восьми миль, а в год, по его подсчетам, выходит в среднем около тысячи миль.
В день нашего знакомства он сообщил, что собирается в поход по Аппалачской тропе, чтобы отметить свой выход на пенсию. Он считает, что в случае успеха станет первым чистокровным чероки, прошедшим всю тропу от начала до конца[15].
Однажды я спросил Джексона, почему мало кто из чероки ходит в походы. Немного подумав, он ответил: «Думаю, потому что жизнь в резервации – это постоянная борьба за существование. Само выживание там – это уже большое достижение». Джексон вырос в маленькой хижине – обычной «коробке», – у подножия гор Сноу-бёрд, в сорока милях к западу от резервации. Его предкам удалось избежать Переселения, спрятавшись в этих горах. Джексон был третьим по старшинству из семи братьев и сестер: Уильяма, Лу, Ширли, Джейкоба, Этель и Эстер. Вся семья спала в одной комнате, причем половина детей спала с одним родителем, а вторая половина – с другим. (Джексон пошутил, что понятия не имеет, когда его родители успевали делать детей). Он с братьями и сестрами все лето бегал босиком по лесу. Каждый день после обеда ему приходилось собирать хворост для печки. Питались они бобами, хлебом, тушеными белками, олениной, грибами, диким луком, рудбекией, фитолаккой и стеблями селезеночника американского. По ночам они насаживали сосновые шишки на палки и использовали их в качестве факелов. «Вся моя жизнь прошла в лесу», – сказал он.