К тому времени, когда Бентон Маккей впервые выступил с предложением создать Аппалачскую тропу, условия для появления нового вида хайкерских троп уже давно были созданы: туристы заходили все дальше, тропы становились все длиннее, а проектировщики троп мыслили все более масштабно. На самом деле, в то время предлагались и другие протяженные пешеходные маршруты по Аппалачам. «Появление одной большой супертропы неизбежно», – писали Гай и Лора Уотерман. Однако именно предложение Бентона Маккея с его вдохновляющей риторикой о сохранении дикой природы и бедственном положении рабочего класса вызвало всеобщий интерес. Стоило Маккею озвучить свой вариант тропы, как он сразу начал воплощаться в жизнь.
В 1993 году Дик Андерсон, казалось, тоже наткнулся на золотую жилу – нереализованную неизбежность. Именно в тот момент люди во всем мире начали массово интересоваться длинными тропами. С появлением Аппалачской тропы произошел сдвиг в сторону монументализма; затем, в 1980-х и 90-х годах, появились такие тропы, как Маршрут Тихоокеанского хребта и Тропа «Континентальный рубеж». В России, Новой Зеландии, Непале, Японии, Австралии, Италии, Чили и Канаде начали строить супертропы – хайкерские тропы протяженностью более тысячи километров. Большая часть Западной Европы была опутана такими супертропами, как, например, знаменитая сеть пешеходных дорожек Grande Randonnйe. Отчасти этот рост объяснялся появлением все более легкого походного снаряжения, которое позволяло людям преодолевать намного большие дистанции. Чем более популярными становились дальние походы, тем более многолюдными становились длинные тропы. На рубеже двадцать первого века хай-керы начали жаловаться, что такие супертропы, как Аппалачская тропа, утратили из-за этого былую привлекательность. Появились все условия для рождения радикально более длинных троп.
Предложение Андерсона о дальнейшем расширении Международной Аппалачской тропы было принято почти сразу. Шотландия и Испания выразили свою заинтересованность еще в 2009 году, а вскоре к ним присоединились и другие страны. Почти все необходимые для построения маршрута тропы уже существовали, и их оставалось только соединить между собой. На границе между Северной Ирландией и Ирландской Республикой Андерсон столкнулся с неожиданной проблемой – смежные тропы администрировались различными, причем недружественно настроенными организациями, договориться с которыми помогла только смена парадигмы. Когда я впервые встретился с Андерсоном в Портленде, штат Мэн, весной 2011 года, он рассказал, что организации, занимающиеся обслуживанием Тропы Северного моря, которая проходит по территории семи стран Северной Европы, только что проголосовали за присоединение к Международной Аппалачской тропе.
– Это же в шести тысячах миль отсюда! – сказал он. – Невероятно! Можно ставить еще одну галочку.
Когда эта идея впервые пришла Андерсону в голову в 1993 году, он даже не предполагал, что все будет идти настолько быстро и гладко. На самом деле, вначале он даже не сомневался, что его план будет встречен в штыки. Когда он показал карту, испещренную синими точками, своему другу Дону Хадсону, тот сказал: «Дик, это отличная идея. И поэтому ее возненавидят». Хадсон имел в виду представителей администрации Аппалачской тропы и управляющих государственного парка Бакстера, которые сопротивлялись идее расширения Аппалачской тропы в Канаду, поскольку это привело бы к размыванию почти священного статуса конечной точки тропы – горы Катадин. (Даже два десятилетия спустя слово «расширение» оставалось настолько табуированным, что Дон Хадсон предпочитал называть его «словом на букву Р».) В конце концов был найден компромисс. Андерсон отказался от термина «расширение» и стал называть Международную Аппалачскую тропу «соединительной тропой», которая должна была
Основная функция любой тропы заключается в
Люди и животные издавна перемещаются между важнейшими локациями по тропам. Тропы обладают уникальной способностью естественным образом оптимизироваться, поэтому людские тропы, как и, например, слоновьи в итоге всегда пролегают по пути наименьшего сопротивления. Однако, как бы ни были совершенны эти тропы, скорость передвижения по ним была ограничена физическими возможностями пешеходов. Когда люди поняли это, они начали учиться бегать быстрее. В крупных государствах – начиная как минимум с шумерского города Урук, – существовали специальные гонцы, умевшие невероятно быстро преодолевать огромные расстояния[20]. Во многих империях строились тропы нового типа, которые успешно справлялись с возросшим потоком гонцов. Своего апогея эти продвинутые тропы достигли в Империи Инков, где их мостили плоскими камнями и оборудовали лестницами, мостами, хижинами для отдыха и колодцами. Имперские гонцы пробегали по этим дорогам по шесть миль за раз, передавая по эстафете следующему гонцу
Везде, где людям требовалось двигаться как можно быстрее, тропы неизменно становились все более прямыми, ровными и твердыми. Что отличает людей от животных, так это то, что мы не только научились оптимизировать тропы, но и сумели выйти за пределы своих физических возможностей. Для того, чтобы быстрее путешествовать и перевозить товары, люди по всей Евразии научились ездить верхом на животных и запрягать их в повозки. (Одомашненные животные, таким образом, стали своего рода живой технологией.) С появлением колесного транспорта дороги неизбежно начали меняться; в Древнем Вавилоне строили колейные дороги – каменные дороги с параллельными бороздами, направлявшими колёса тяжело гружённых повозок, – которые стали предшественником деревянных, а затем и железных дорог. Поколение за поколением евразийцы продолжали совершенствовать свои транспортные средства и дороги, пока наконец не изобрели автомобиль, или «безлошадный экипаж», и паровоз, или «паровую лошадь». Эти изобретения сделали нас самыми быстрыми существами на Земле, но даже этого нам было мало. Вскоре мы, словно Дедал, сделали крылья и научились летать.
Открыв множество способов быстро перемещаться в пространстве, мы параллельно научились передавать информацию с еще более невероятной скоростью. Уже самые первые коммуникационные технологии, например, дымовые сигналы и сигнальные барабаны, позволяли людям почти мгновенно передавать сообщения на значительные расстояния визуальным и акустическим способами. Изобретение электричества позволило посылать еще более сложные сообщения на еще большие расстояния. Этот сдвиг начался с изобретения телеграфа, потом телефона, радио, телевидения, факса и, наконец, компьютерных сетей. Сегодня нас, словно призрачный шёпот, окружают бесконечные потоки информации, которой непрерывно обмениваются миллиарды людей и устройств; наши связи стали настолько невидимыми и распространились настолько далеко, что практически вышли из поля зрения.
След, по которому идут, становится тропой. Точно так же тропа под влиянием технологий превращается в дорогу, шоссе и воздушную трассу; медный кабель, радиоволну, цифровую сеть. Каждая инновация все быстрее и точнее приближает нас к цели, однако каждое новое достижение неизбежно сопровождается чувством потери.
Пересаживаясь из поезда в автомобиль, а затем в самолет, путешественники все быстрее движутся к цели, но при этом они одновременно испытывают все большее отчуждение к проносящимся за окном пейзажам. В свою очередь многие сейчас обеспокоены тем, что цифровые технологии отдаляют близких людей друг от друга. От этих переживаний легко отмахнуться, назвав их избыточными стонами ретроградов. Однако во всех этих случаях более быстрая связь значительно снижает нашу способность ощущать всю полноту физического мира: человек, который переписывается в мессенджере со своими друзьями или мчится на сверхскоростном поезде, очень быстро достигает своей цели, но при этом упускает из виду невероятно сложные рельефы местности, которые находятся между точками отправления и назначения. Как отметил антрополог Тим Ингольд, вместо того чтобы погрузиться в бесконечный континуум ландшафтов, мы все больше воспринимаем мир как сеть «узлов и коннекторов»: домов и шоссе, аэропортов и маршрутов полетов, веб-сайтов и ссылок.
Важность единства места и контекста – тех двух слов, значения которых переплетаются в понятии
Сложно сказать, благодаря чему Международная Аппалачская тропа – великий «коннектор», – войдет во всемирную историю троп нашей планеты. Потому что задаст тренд на продление троп? Потому что вернётся к исходной конфигурации? Потому что станет чем-то совершенно новым? Чтобы ответить на этот вопрос, полезно сначала задать себе следующий вопрос: зачем она вообще нужна? Проследив на карте маршрут Международной Аппалачской тропы от штат Мэн до Ньюфаундленда, Исландии и Марокко, я начал понимать, что эта тропа способна внести ясность в наши довольно смутные представления о масштабах и взаимосвязях. Эта тропа, безусловно, является сюрреалистическим проектом: стоя на вершине горы в Шотландии, вы вдруг понимаете, что это та же самая горная цепь, на которую вы уже много лет назад поднимались, но только происходило это не здесь, а в Джорджии. В эпоху, когда мы беззаботно, словно боги, летаем на реактивных самолетах и со скоростью света передаем информацию на другие континенты, глобальная тропа лишний раз напоминает, насколько маленьким и взаимосвязанным стал этот мир, и в то же время не даёт забыть, насколько непостижимо огромна наша планета.
Осенью 2012 года я вернулся на вершину горы Ката-дин и оттуда уже двинулся на север, к границе с Канадой. С собой у меня были инструкции и распечатанная на сайте Международной Аппалачской тропы карта, которая должна была помочь мне не запутаться в хитросплетениях тропинок и дорожек, из которых, собственно, и состояла тропа. Я знал, что мне понадобится около недели на то, чтобы добраться до границы, но я понятия не имел, что меня ждет впереди. Отправляясь в поход по Аппалачской тропе, вы примерно представляете, с какими трудностями столкнетесь в легендарном Длинном Зеленом Туннеле. О Международной Аппалачской тропе я не знал ничего. Это была
Я на цыпочках прошел по тропе Лезвие Ножа, поднялся на гору Памола-Пик и, спустившись по ее восточному склону, оказался на мокрой гравийной дорожке, после чего как на коньках сбежал вниз по скользкому дощатому настилу. Ледяной воздух пронизывал меня насквозь. Несмотря на три слоя одежды (свитер из шерсти мериноса, короткий синтетический пуховик и дождевик) и зимнюю шерстяную шапочку, я никак не мог согреться и постоянно дрожал от холода. Стоял октябрь, листва умерла. Маленькая пятнистая, как леопард, лягушка, собравшись с последними силами, неохотно выпрыгнула у меня прямо из-под ног.
Дорога свернула на старую заросшую проселочную дорожку и вскоре привела меня к воротам, за которыми началась широкая лесовозная дорога. Слева от меня красовалась коричневая деревянная вывеска с надписью «Самая южная точка Международной Аппалачской тропы», написанная таким же шрифтом и такими же белыми буквами, что и все надписи на Аппалачской тропе. Чуть ниже находился значок Международной Аппалачской тропы: белый металлический прямоугольник размером с долларовую купюру и голубой каймой. На белом фоне буквой Т были напечатаны две аббревиатуры:
S I A
A
T[21]
Я официально вступил на Международную Аппалачскую тропу и смотрел на первый из сотен тысяч значков, которыми эта тропа будет помечаться до самого Марокко. Проект длиной в двенадцать тысяч миль неизбежно приобретает планетарный масштаб: если прорыть туннель от Гавайев до Ботсваны через центр Земли, то вам придется пройти этот Хадеанский туннель до конца и потом проделать еще половину пути назад, чтобы преодолеть эквивалентное расстояние. Протяженность этой тропы настолько ошеломительна, а климат настолько суров, что мало кто верит, что кто-нибудь когда-нибудь сможет пройти ее от начала до конца за один раз. Андерсон сказал, что тоже в этом сомневается, но тем не менее он приглашает всех желающих проверить свои силы. В конце концов, заметил он, люди когда-то думали, что Аппалачская тропа тоже слишком длинна для сквозного прохода. В 1922 году Уолтер Причард Итон, один из первых архитекторов тропы, заявил, что «Аппалачская тропа будет существовать главным образом в качестве символа, то есть никто, или практически никто, никогда не пройдёт больше одного ее сегмента». Когда Эрл Шаффер совершил первый сквозной поход по Аппалачской тропе в 1948 году, администрация тропы поначалу отнеслась к его заявлению со скептицизмом. «Но дело в том, что он заставил Аппалачскую тропу