Я вылез из пикапа и обошел овец по кругу. Они добродушно смотрели на меня и, судя по всему, не испытывали никаких угрызений совести. Только у собак хватило такта отвести глаза, хотя как раз их было сложно в чем-то упрекнуть.
Когда овцы напились, мы отправились в обратный путь. Они, похоже, хорошо знали дорогу домой, поэтому я перекинул трость через плечо и неторопливо брел за ними по залитой солнцем долине. Жизнь пастуха снова стала казаться мне простой и беззаботной.
Когда мы наконец вернулись на участок Бигеев, я погнал овец в довольно высокий, примерно по плечо, загон, который был сделан из деревянных досок, металлолома и кусков брезента. Вторая половина стада уже поджидала нас в загоне и отчаянно блеяла. Мои овцы с энтузиазмом блеяли им в ответ. Стоило мне открыть дверь загона, как сразу же начался невообразимый хаос: запертые овцы попытались сразу же сбежать на волю, в то время как мои овцы не менее отчаянно стремились проникнуть внутрь. Никогда не думал, что своими глазами однажды увижу, как выглядит рой овец. Голодные ягнята прорвались к своим матерям и, путаясь под ногами, сразу начали тыкаться в вымя, не обращая никакого внимания на продолжающих забегать в загон взрослых овец. Несмотря на все мои усилия, две голодные овцы всё-таки умудрились сбежать. Я решил, что рано или поздно они прислушаются к стадному инстинкту и вернутся, но, к моему ужасу, этот инстинкт первым проснулся не у них: большая часть стада внезапно решила во что бы то ни стало последовать за беглецами.
Сбой, насколько я понял, произошел из-за того, что моя половина стада успела хорошо нагуляться и набить животы травой, тогда как овцы, которых нашел Гарри, провели полдня в загоне и сильно проголодались.
В итоге мои подопечные разбрелись по всему участку в поисках травы. Что бы я ни делал, возвращаться на место они не собирались; стоило мне подогнать их поближе к загону и открыть ворота, как вожаки сразу поднимали головы и галопом уносились прочь, увлекая за собой все стадо. В конце концов две мятежные овцы соизволили вернуться в загон, но произошло это только после того, как они до отвала наелись и успокоились. Это был последний урок, который мне пришлось усвоить. Как сказал Мьюр: «Овцами, как и людьми, невозможно управлять, если они голодны».
За тысячи лет пастухи и их подопечные успели неплохо приспособиться друг к другу. Постоянное общение предопределило особенности их поведения и даже изменило внешний вид: пастухи заинтересованы в том, чтобы овцы быстро набирали вес, в то время как овцы вынуждают их постоянно поддерживать хорошую физическую форму. Если пастухи во все времена избавлялись от овец (проще говоря, забивали их на мясо), которые не желали следовать за стадом, то овцы избавлялись (доводя до безумия или депрессии) от пастухов, не умевших ими управлять.
Однажды утром Бесси понадобилось куда-то отъехать по своим делам, поэтому она отправила Гарри пасти овец, а мне поручила приготовить обед. Оставив бобы вариться на медленном огне, я вышел на улицу, чтобы понаблюдать за работой Гарри. К моему удивлению, при нем овцы вели себя совершенно спокойно и подолгу щипали траву, стоя на одном месте, тогда как со мной они становились суетливыми как мухи. Будучи слишком старым для долгих пеших прогулок, Гарри сидел верхом на гнедом жеребце с белой звездой на лбу. Он неторопливо объезжал стадо, притормаживая вожаков и подгоняя отстающих. Его жеребец переставлял ноги с грациозностью профессионального танцора и за все время ни разу не перешел на рысь. Когда одна из овец отбивалась от стада, Гарри обычно за ней возвращался, но иногда мог и не обратить на неё никакого внимания, если был уверен в том, что именно эта овца сама рано или поздно догонит стадо.
За сотни лет пастухи придумали массу хитроумных способов управления стадом. Во многих странах пастухи издавна обучают козлов или кастрированных баранов выполнять голосовые команды, а чтобы вожака было проще найти в большом стаде, ему на шею вешают колокольчик. Впервые эта традиция упоминается в трактате Аристотеля «Истории животных». В 1873 году британский писатель и редактор Томас Байуотер Смитис записал подслушанную где-то забавную историю, которая могла бы стать ночным кошмаром для любого пастуха, если бы не имела счастливого финала: один человек однажды увидел, как на берегу реки Иордан несколько тысяч овец из разных стад сбиваются в одну огромную кучу. «Ситуация казалась безвыходной, – писал Смитис. – Но стоило каждому из пастухов позвать своих овец, как они тотчас узнали знакомые голоса и, быстро выбравшись из кучи, последовали за своими хозяевами».
Конечно, за три недели работы пастухом я физически не мог обучить овец никаким командам. Я был низведен до роли доброжелательно настроенного хищника, который думал, что перегоняет их туда, куда считает нужным. Впрочем, даже за это время я успел освоить несколько трюков. Я избавился от стремления контролировать все их действия, потому что, как однажды сказал владелец овечьего ранчо Морони Смит, «суетливый пастух может довести всех овец до истощения». Я научился различать своих овец; я дал им клички и изучил их индивидуальные особенности, что позволяло мне предугадывать их действия. Я узнал, по какой причине некоторые овцы предпочитают плестись сзади – они просто занимают свою нишу, доедая то, что упустили из виду более активные вожаки. Я узнал, что отставшие от стада овцы чаще всего теряются в тех случаях, когда они сбиваются в группу, достаточно большую для того, чтобы чувствовать себя в безопасности[11]. И еще я узнал, что выпуская овец утром из загона, очень важно сразу направить их в нужном для себя направлении, потому что от первых ста шагов зависит то, по какой траектории они пройдут следующую тысячу шагов. Социологи называют этот феномен «зависимостью от тропы».
Также я узнал, почему отдельные овцы теряются особенно часто. Некоторые из них, в первую очередь Морда С Колючкой – старая сухопарая хромая овца, к левой щеке которой намертво прицепилась большая колючка, пропадали на постоянной основе. Сначала все это мне казалось каким-то недоразумением, но потом я понял, что они действовали весьма расчетливо. Все овцы хотят как можно больше времени тратить на еду и как можно меньше времени на ходьбу (что, в свою очередь, снижает вероятность быть съеденной). В большинстве случаев «прятки» обречены на провал, поскольку я скорее всего замечу пропажу и верну заблудшую овцу в стадо, а значит, она будет вынуждена больше ходить и меньше есть. Однако в пустыне растет много растений и все они имеют разную пищевую ценность. Конечно, трава составляет основу рациона овец, но сами они предпочитают питаться карликовой полынью, полевыми цветами и особенно – юккой (увидев юкку, даже самые ленивые овцы переходят на бег). Время от времени беглецам удается найти эту высококалорийную пищу. Однажды Морда С Колючкой, как я ее назвал, взбунтовалась и увела за собой сразу шестерых овец в заросли полыни. По достоинству оценив важность сделанного ей открытия, я развернул стадо и повел его за бунтаркой. Таким образом, вечный аутсайдер на полчаса превратился в прозорливого лидера.
И, наконец, самое главное – я понял, что без крайней необходимости пастух никогда не должен перегибать палку и слишком сильно давить на овец. Узнав, к чему их тянет как магнитом, я научился управлять стадом, не вызывая у овец ненужного стресса. Как писал Смит, опытный пастух не запугивает и не терроризирует овец, а «вызывает у них желание сделать то, что ему нужно», и в этом, добавил он, заключается «секрет успешного обращения со всеми животными».
В молодости Земля казалась мне тихим и спокойным местом, в котором до появления человека поддерживался идеальный, почти божественный баланс. Но стоило мне получше изучить тропинки, как от этой иллюзии не осталось и следа. Сейчас я воспринимаю Землю в качестве арт-объекта, в создании которого принимали и принимают участие триллионы живых существ. Овцы, люди, слоны, муравьи, – все мы в течение жизни непрерывно меняем окружающий нас мир. Когда мы строим ульи и гнезда, глинобитные дома и небоскребы, мы меняем облик планеты. Когда мы едим, мы превращаем живую материю в отходы. Когда мы ходим, мы протаптываем тропинки. Вопрос не в том, меняем мы нашу планету или нет, а в том, как мы это делаем.
Когда вы пасете овец, которые порой мне напоминали живые газонокосилки, этот вопрос становится особенно острым. Хотим мы того или нет, но опытный пастух вместе со своим стадом может до неузнаваемости менять ландшафты, как в лучшую, так и в худшую стороны. Гатри-Смит в своей книге «Тутира» писал, что за сорок лет превратил заросшие папоротником и бурьяном земли в превосходное овечье ранчо. Овцы протоптали в зарослях папоротника и мануки сеть тропинок, по которым вода начала уходить из болот, благодаря чему появились все необходимые условия для бурного роста туземных растений, например плакучего риса, вдоль тропинок. Осушенные торфяники со временем утрамбовались и стали пригодны для выращивания травы. Благодаря овечьему навозу на бесплодных почвах и голых, продуваемых всеми ветрами холмах появился плодородный слой земли. Овцы даже соединили вершины холмов «виадуками» и вытоптали «спальные полки» на склонах холмов. Год за годом они упорно расширяли свое жизненное пространство и приспосабливали его под себя.
Однако Гатри-Смит предупреждал, что если пастух не будет проявлять осмотрительность, то эффект может быть прямо противоположным. Если они будут часто ходить по одним и тем же тропинкам, то земля вскоре станет «твердой как железо» и на ней перестанет расти трава. Но самой большой проблемой остается чрезмерный выпас скота, последствия которого подробно описаны в книге Элинор Г. К. Мелвилл «Чума овец». Бездумное разведение овец может привести к полной деградации земель. Когда на одной территории пасется слишком много овец, они не просто съедают всю траву, а вырывают ее с корнем. В сухом теплом климате это приводит к тому, ученые называют «овечьим опустыниванием». Этот процесс идет по нарастающей: в нормальных условиях трава создает тень и удерживает влагу, но если она не успевает вырастать заново или становится слишком низкой, то почва начинает пересыхать. В результате обычные для этой местности травы исчезают, и на их месте начинают расти более приспособленные к засушливому климату, и потому несъедобные для овец растения. Когда новые, покрытые колючками растения полностью захватывают территорию, а овцы доедают остатки съедобной травы, круг замыкается: лишившись пищи, овцы начинают массово гибнуть от голода.
По словам Мелвилл, после того как в шестнадцатом веке испанцы, несмотря на протесты коренного населения, начали разводить овец в долинах Валье-дель-Мезкиталь, на месте бескрайних лугов и дубовых лесов стали расти только мескитовые деревья, кактусы и чертополох. К концу века, писала Мелвил, «превосходные пастбища 1570-х годов превратились в заросшие кустарником пустоши».
В 1930-х годах Бюро по делам индейцев посчитало, что этот процесс затронул ту часть резервации навахо, где сейчас проживает семья Бигеев. В период с 1868 по 1930 годы численность навахо выросла в четыре раза. В это же время стремительно росло поголовье коз и овец, которых навахо традиционно перегоняли по одному и тому же маршруту – зимой на юг, летом на север. Долго это продолжаться не могло – почва в конце концов начала пересыхать, и сочные съедобные травы уступили место чихотной траве, змеиной траве, русскому чертополоху и астрагалу. Федеральные власти были уверены, что только резким снижением поголовья домашнего скота можно предотвратить опустынивание большей части резервации.
В те времена Бюро по делам индейцев возглавлял Джон Кольер – добропорядочный человек с непростой судьбой. Он родился и вырос в Атланте, а образование получил в Нью-Йорке и Париже. Всю жизнь Кольер романтизировал индейцев навахо, называя их «островом аборигенной культуры в монотонном море машинной цивилизации». Однако это не мешало ему считать, что применяемый индейцами традиционный способ выпаса овец заметно уступал научно обоснованным правилам пастбищного содержания скота. Если Кольер и его коллеги прекрасно понимали, что индейские пастбища до предела истощены, то сами навахо были уверены, что нехватка травы была вызвана необычно сильной засухой (и действительно, изменение климата к тому времени уже успело превратить прерии Оклахомы в пыльные пустыни). Некоторые старейшины придерживались мнения, что засуха – это наказание за отступление от религиозных традиций. По иронии судьбы это означало, что план Кольера по истреблению овец должен был еще больше разозлить духов и усилить засуху.
Навахо, поселившиеся на этих землях за сотни лет до появления Кольера, по понятным причинам были недовольны тем, что какой-то белый чужак из Джорджии учит их разводить овец. Некоторые советники Кольера, в частности лесничий Боб Маршалл, призывали его учитывать метафизические представления индейцев, особенности их семейного уклада и глубокие знания местной природы.
Однако Кольер не внял советам и ввёл драконовскую систему сокращения поголовья домашнего скота, в результате чего были истреблены тысячи овец, коз и лошадей. Туши животных либо оставались гнить под открытым небом, либо обливались керосином и сжигались. В итоге общее поголовье скота снизилось вдвое. Более того, решив «модернизировать» традиционную систему выпаса, Кольер разбил земли навахо на восемнадцать пастбищных «районов», что привело к исчезновению привычных кочевых маршрутов, благодаря которым навахо приспособились к суровому и изменчивому климату. Совет племени навахо принял ряд резолюций, призванных остановить Кольера, но тот воспользовался правом вето, которым его наделил Конгресс. Недовольные произволом индейцы начали оказывать яростное сопротивление и жаловаться в Конгресс. В конце концов в 1945 году Кольера отстранили от власти, а его план по сокращению поголовья скота был спущен на тормозах. Многие навахо хорошо помнят те времена и считают их периодом культурного геноцида.
Сейчас кажется очевидным, что основная проблема заключалась не в том, что у навахо в 1930-х годах было много овец, а в том, что на их землях проживало слишком много людей. Как справедливо заметил историк Ричард Уайт, стремительный рост численности навахо совпал с притоком на их земли большого числа белых и латиноамериканских скотоводов. За то время, что численность навахо выросла в четыре раза, общая численность населения Аризоны увеличилась в шестьдесят семь раз. В 1930-х годах правительственные чиновники неоднократно предупреждали навахо о том, что они рискуют угодить в мальтузианскую ловушку. При этом, отметил Уайт, никто и никогда не предлагал англосаксам перестать вторгаться на земли навахо или замедлить естественный прирост белого населения. Кольер, как и другие федеральные чиновники, не желая выделять индейцам дополнительные пастбища, предпочли уничтожать их скот и разрушать традиции. Пытаясь сохранить в первозданном виде земли навахо, Кольер в конечном итоге наглядно продемонстрировал худшие черты империализма – невежество, идею расового превосходства и жестокость. Несмотря на все его усилия, или, возможно, отчасти благодаря им, пастбища продолжили приходить в негодность.