На другой день я вместе с Андрейкой отправился в школу на встречу с удивительным человеком, которого звали Алексей Иванович. Он был классным руководителем и учителем моего сына. Это был фантастический человек! Во-первых, на моей памяти он был единственным мужчиной, который преподавал в начальной школе. И не потому, что Господь обделил его педагогическими талантами, а потому, что он сам считал это своим призванием. Он был педагогом от Бога. И Андрейке страшно повезло, что именно Алексей Иванович был его первым учителем. Добрый, мягкий, сердечный человек, он воздействовал на своих воспитанников не криком, а лаской и добивался лучшего результата, чем строгий учитель, орущий на детей. Например, в первом классе он не поставил ни одной двойки. Если воспитанник не знал урок или писал контрольную работу с ошибками, он вообще не ставил никакой отметки. «Сегодня ты задание плохо знаешь, – сокрушаясь, говорил он. – Давай мы с тобой так договоримся: завтра я опять тебя спрошу, а ты, уж будь добр, подготовься как следует, не подведи меня». Пристыженный ученик, придя домой, тут же садился за учебник и не вставал из-за стола до тех пор, пока не выучивал задание назубок. На следующий день Алексей Иванович обязательно вызывал его к доске, и вчерашний двоечник с блеском отвечал урок. «Видите, ребята, – обращается учитель к классу, – какой Ваня молодец! Вчера двух слов связать не мог, а сегодня?.. Ведь правда же здорово ответил? Садись, Иван, отлично!» И гордый ученик возвращался из школы с сознанием, что он молодец. Так сказал Алексей Иванович!

«Двойка унижает ребенка, а пятерка мобилизует, – объяснял родителям свою позицию учитель. – Вспомните, как вам приятно было похвастать дома, что вы пятерку получили. И сыну вашему точно так же захочется в следующий раз опять на „отлично" ответить. А поставь я ему пару, и у него пропадет охота учиться. Не сразу, конечно, постепенно, но непременно пропадет. По собственному опыту знаю». Наверняка прямой связи здесь нет, но многие из учеников Алексея Ивановича стали известными людьми. Мой Андрейка, например, недавно докторскую диссертацию защитил. И заслуга в этом, мне думается, не только его, потому что первым, кто привил ему охоту учиться, был скромный мудрец из школы № 30.

Его любили, и, когда он умер, проститься с ним пришли сотни, если не тысячи, его бывших учеников. Толпа запрудила не только оба тротуара, но и проезжую часть, перекрыв автомобильное движение по улице Станиславского. Случайные прохожие, оказавшиеся в это время невольными свидетелями похорон, с почтением спрашивали: «Народного артиста хоронят?» Никому в голову не могло прийти, что умер скромный учитель начальных классов.

Но в то утро, отправляясь с сыном в школу, я, честно говоря, изрядно трусил. Накануне Андрюша предупредил, что меня ожидают серьезные неприятности: оказывается, в драке он разбил Сорокину нос. Вот вам и умник-слабак! Я чувствовал, как гордость за сына переполняет меня всего, хотя умом понимал, что ситуация – хуже не придумаешь. Как рассказал Андрейка, получив такой неожиданный отпор, Сорокин заревел и, размазывая по лицу кровавые сопли пополам со слезами, побежал искать защиты у самого директора школы. Так что теперь мне предстояла весьма неприятная встреча на самом высоком школьном уровне. Никогда не любил выяснять отношения, еще меньше любил оправдываться, поэтому по дороге мучительно вырабатывал линию защиты. Конечно, у меня был веский контраргумент – синяк под глазом сына, но кто знает, как будет реагировать на него директор? А вдруг сочтет разбитый нос Сорокина более серьезным уроном для здоровья, нежели гематому Десницкого. Существует старая истина: кто первым пожаловался, тот и прав.

На мое счастье, с директором разговаривать не пришлось. Алексей Иванович принял удар на себя. Отпустив Андрея, он отвел меня в сторону и совершенно неожиданно сказал примерно следующее: «Я очень рад, что Сорокин получил достойный отпор. Поверьте, он весь класс терроризировал, не только Андрюшу. Теперь, я думаю, станет вести себя скромнее. Простите, Сергей Глебович, что побеспокоил вас, но сделал я это для того, чтобы успокоить родителей Сорокина. Они уже звонили директору и требовали принять меры. Будем считать, что мы с вами эти меры приняли». Расстались мы с Алексеем Ивановичем друзьями, чрезвычайно довольные друг другом.

А через какое-то время Сорокин получил еще один урок. На сей раз он решил в присутствии одноклассников унизить Андрейку своей необыкновенной осведомленностью в вопросах деторождения. «Знаешь ли ты, как дети на свет появляются?» – с изрядной долей ехидства спросил он. «Знаю», – спокойно ответил мой сын. «И как же? – не унимался враг. – Неужто их в капусте находят?» – «Тебя, может быть, действительно, в капусте нашли, – ответил Андрюша. – Лично я из маминого живота на свет появился». С досады Сорокин прикусил губу. «А теперь можно я тебя спрошу? – Андрейка решил нанести ответный удар. – А знаешь ли ты, как я к маме в живот попал?» В наступившей тишине было слышно, как сопит от натуги посрамленный Сорокин. «И представляешь, папа, он ничего не смог мне ответить!» Андрей светился весь от сознания того, что отстоял свое достоинство, доказал публично: интеллект сильнее кулака. На этот раз враг был разбит в пух и прах!

Не помню уже, от кого я узнал, что Олег Николаевич собирается ставить чеховского «Иванова», но, узнав, сразу решил про себя: я должен попасть в эту работу во что бы то ни стало. После того как я сыграл Тузенбаха и Актера в «На дне», остальные роли мои казались скучными, плоскими, примитивными, и мне безумно захотелось вновь испытать радость работы над пьесой совершенно иного масштаба, в которой не надо прикрывать авторскую беспомощность и пытаться очевидное превратить в загадку, но где загадка с самого начала сама встает перед тобой во весь рост. И ты должен постичь всю сложность характера твоего персонажа, скрупулезно исследовать его психологию, обнаружить скрытые на первый взгляд, тонкие движения его души и таким непростым способом открыть зрителю подчас простую, но великую тайну подлинного искусства. Согласен, «Заседание парткома» не самая плохая пьеса и роль Соломатина в ней тоже недурна, но и вы согласитесь: Александру Исааковичу до Антона Павловича, как воробью до соловья: сколько ни старайся, но воробьиный щебет никогда в соловьиную трель не превратится. И наконец, самое главное: пять лет Ефремов работает во МХАТе… без меня. Несправедливость какая-то! Я непременно должен поговорить с ним и добиться того, чтобы он взял меня к себе в работу.

Два дня никак не мог решиться, но на третий все же поборол свою вшивую интеллигентскую робость и направился к Ефремову. Войдя в его кабинет, начал с места в карьер, без предисловий: «Я слышал, вы собираетесь ставить „Иванова"?» О.Н. удивился такой бесцеремонности: «Собираюсь. А ты что, против?» Мне было не до шуток. «Возьмите меня!» – выпалил я и застыл в ожидании. Мне казалось, сейчас должен решиться вопрос всей моей жизни. Меньше всего хотелось выглядеть в глазах Ефремова жалким просителем: мол, подайте работенку на пропитание!.. Поэтому я заранее решил, если откажет, упрашивать не буду. Извинюсь за беспокойство и… уйду. Куда?.. А вот на этот бестактный вопрос позвольте не отвечать.

Не знаю куда, но признаюсь, подспудно во мне копошилась дрянная мыслишка завязать с театром вообще.

Но мне почему-то казалось, О.Н. не сможет мне отказать. Не должен. «Ах вот оно что! – Олег Николаевич усмехнулся. – И кого же ты в „Иванове" собираешься играть? Уж не самого ли Николая Алексеевича?» В его вопросе звучала такая неприкрытая ирония, такой откровенный сарказм!.. Я знал почему: Ефремов полагал, что я слишком высокого мнения о своих актерских способностях и готов играть любую роль в любой пьесе, хотя у него была совершенно иная точка зрения на этот счет. «Я не роль пришел просить!» – резко, без паузы ответил я. В глазах у главного мелькнуло явное любопытство. «Я хочу поработать вашим ассистентом!» – сказал и тут же внутренне съежился: все, сейчас откажет.

Ефремов долго молчал, мне показалось – целую вечность. Внимательно и очень серьезно смотрел на меня, глядя прямо в глаза. «А ты знаешь, очень хорошо, что ты именно сегодня пришел, – проговорил медленно, как будто взвешивая каждое слово. – Через три дня в Ялте открываются Чеховские чтения, я поехать не могу, а отправлять одного Кешу как-то не солидно. Поезжай-ка ты вместо меня. Напитаешься чеховской атмосферой, познакомишься с потрясающими людьми: там соберется весь цвет нашего чеховедения. Знаешь, время от времени очень полезно общаться с умными людьми. Ну как? Согласен?» И О.Н. еще спрашивает, согласен ли я. Да о таком подарке я даже мечтать не смел! И я промямлил: «А как же?.. Конечно, согласен».

Олег Николаевич вызвал свою секретаршу Ирину Григорьевну и распорядился, чтобы она организовала мой отъезд в Ялту, а когда она ушла, вдруг спросил: «Кстати, ты с Кешей знаком?» Оглушенный произошедшими за последние 15 минут событиями, я пропустил мимо ушей это имя, которое он назвал уже во второй раз. «С Кешей?» – «Ну да. С Иннокентием Михайловичем Смоктуновским, – уточнил Ефремов. – Он у нас с тобой будет Иванова играть». Господи! Еще один подарок! Да какой! На секунду мне показалось, что все это творится не со мной, а если со мной, то конечно же во сне. Вот сейчас проснусь, и сказка закончится. «Кстати, давай потолкуем насчет состава. – Похоже, сказка, слава Богу, не кончалась. – Кандидатура Смоктуновского, как ты сам понимаешь, не обсуждается. Для меня в его назначении на роль Иванова решение спектакля». (Тогда, в октябре 75-го, ни он, ни тем более я не предполагали, какое это заблуждение.)

Ефремов протянул мне исписанный лист бумаги: «Взгляни, я тут набросал примерное распределение ролей». Я взглянул и чуть не заорал во все горло: «Ура!» На Шурочку Олег Николаевич планировал назначить Кондратову!.. Этот день определенно был днем сплошных подарков: само собой сбывалось мое самое сокровенное желание – поработать с этой потрясающей девушкой и стать сопричастным ее успеху. А в том, что успех у Елены непременно будет, я ни секунды не сомневался. Ведь она была необыкновенно талантлива!..

Но спокойствие, дорогой товарищ, только спокойствие. Я сделал глубокий вдох, постарался привести растормошенные чувства в порядок и лишь после этого внимательно прочитал то, что набросал на листке бумаги Ефремов. Только у Иванова был один исполнитель, остальные персонажи имели два, а то и три состава. Олег Николаевич, боясь ошибиться, давал себе возможность попробовать разных артистов и только после этого решить, кто больше подходит на ту или иную роль. В большинстве случаев выбор его был верным. Лишь три артиста, отмеченных в этом рукописном распределении, ни разу не репетировали, а стало быть, не играли: Владлен Давыдов – Косых, Вячеслав Расцветаев – Львов и Александр Калягин – Боркин. Хотя, я считаю, все трое могли бы весьма интересно сыграть эти роли. Особенно Калягин: в его исполнении Боркин мог засверкать новыми, яркими, неожиданными красками, но, видно, не судьба – увидеть Александра Александровича в этом качестве нам так и не довелось. Причины, по которым они даже не репетировали, были самые разные. Давыдов, например, считал для себя неприличным играть пустую, как он считал, эпизодическую роль и стал в позу обиженного. Калягин много снимался и физически не мог присутствовать на репетициях. А вот почему выпал из того распределения Расцветаев, просто не помню.

Состав был, что называется, звездным! Актеры, попавшие во второй состав, ничуть не уступали «первачам». Судите сами: Сарра – Екатерина Васильева и Ирина Мирошниченко, Шабельский – Марк Прудкин и Евгений Евстигнеев, Зинаида Савишна – Евгения Ханаева и Кира Головко, Бабакина – Ксения Минина и Любовь Стриженова! Каково?! И только в двух случаях, я считаю, дублеры заметно уступали основным исполнителям: у Андрея Алексеевича Попова, который играл Лебедева, во втором составе стоял Юрий Леонидов, а Ангелину Иосифовну Степанову в роли Авдотьи Назаровны дублировала Галина Ивановна Калиновская. Как говорится, величины несопоставимые. Что-либо сказать об Ирине Акуловой, которая была во втором составе на роль Шурочки, не могу, поскольку боюсь оказаться необъективным. Однако, наверное, не случайно Кондратова репетировала и выпускала спектакль одна. Акулову на ее роль я ввел только после того, как прошли премьерные спектакли.

Вернулась Ирина Григорьевна и сказала, что в кассе я могу получить командировочные, а билет на самолет администратор вручит мне завтра утром, когда служебная машина повезет меня в аэропорт. В 7 часов я должен быть у служебного входа. События этого дня развивались так стремительно, что я даже ахнуть не успевал. «Уверен, ты эту поездку никогда не забудешь, – сказал Олег Николаевич, пожимая мне руку на прощанье. – Счастливого пути и мягкой посадки!»

Я был на седьмом небе от счастья!

Да-а!.. 1975 год выдался для меня богатым на путешествия: Сахалин, Приморье, Юрмала, Одесса и, наконец, Крым. Вот одно из главных достоинств нашей профессии: артисты вынуждены много путешествовать. За годы своей работы в театре я объездил практически всю страну: Киев, Минск, Ленинград, Рига, Вильнюс, Таллин, Кишинев, Елгава, Лиепая, Юрмала, Одесса, Южный берег Крыма (Ялта, Евпатория, Феодосия), Симферополь, Таганрог, Харьков, Ростов-на-Дону, Новгород, Липецк, Воронеж, Саратов, Волгоград, Владимир, Самара, Нижний Новгород, Казань, Архангельск, Серпухов, Холмогоры, Брест, Чоп, Мурманск, Североморск, Вологда, Вятка, Углич, Плес, Кинешма, Иваново, Севастополь, Николаев, Запорожье, Днепропетровск, Кривой Рог, Черкасы, Бердичев, Винница, Хмельницкий, Жданов, Керчь, Сочи, Минеральные Воды, Тырныауз, Кисловодск, Ереван, Баку, Октембрян, Челябинск, Свердловск, Нижний Тагил, Магнитогорск, Оренбург, Каменец-Подольск, Чернигов, Житомир, Львов, Бишкек, Алма-Ата, Норильск, Иркутск, Братск, Ангарск, Комсомольск-на-Амуре, Советская Гавань, Ванино, Магадан, Сусуман, Омсукчан, Сеймчан, Ола, Кадыкчан, Петропавловск, Мильково, Атласово, Арсеньев, Артем, Благовещенск, Спасск-Дальний, Дальнегорск, Хабаровск, Находка, Владивосток, Южно-Сахалинск, Поронайск, Гастелло, Макаров, Омск, Новосибирск, Барнаул, Бийск, Горно-Алтайск, Кемерово, Донецк, Усть-Каменогорск, Омск, Тверь, Зубцов, Ржев, Смоленск, Рязань, Тамбов, Пенза, Пермь, Елец, Задонск, Псков, Выборг, Владимир… Всего 118 названий. Во всех этих городах и поселках я побывал и не уверен, что список этот окончательный, наверняка еще пару-тройку городов я просто забыл.

А сейчас меня ждала осенняя Ялта.