Сейчас Лена убеждена, что я тогда совершил ошибку, не дав ей сыграть Нину Заречную. Не берусь судить, кто из нас прав, но по-прежнему считаю, если бы я согласился с предложением Олега Николаевича и вызвал Кондратову в Одессу, я бы сильно рисковал ее будущим. Сейчас, конечно, трудно говорить со всей определенностью, но кто знает, справилась бы она с такой трудной ролью в очень непростой постановке Бориса Николаевича? А если нет? Что тогда? Получила бы она в первом составе роль Шурочки в эпохальном спектакле по пьесе А.П. Чехова «Иванов» сразу после неудачного ввода в «Чайку»? Скорее всего, нет. Вот почему я до сих пор считаю, что поступил тогда правильно.
А Кондратову в Одессе я все же увидел! Случайно включил телевизор, и на экране крупным планом, словно по заказу, появилась она!.. Не может быть!.. Неужели?! Я не мог поверить собственным глазам! Схватил газету с телевизионной программой и прочитал: «„Возвращение", телеспектакль. В ролях: А. Попов, А. Миронов, Е. Кондратова…» Почему я раньше не обратил внимания на эту строку в программе телепередач? Ужасно досадно! Из-за собственной дурости я увидел меньше половины спектакля. Как хорошо, что в те времена на телевидении было принято повторять показ телепремьеры в дневное время на следующий день! И уж на этот раз посмотрел все – от начала до конца. Даже на пляж не пошел, чтобы не пропустить. Как Елена играла, не могу сказать. Об этом я тогда не думал. Просто опять смотрел на нее и опять любовался. Даже на экране плохонького черно-белого телевизора, что стоял на тумбочке в моем номере, она была необыкновенно хороша!.. И потом несколько дней ходил оглушенный этим впечатлением и радовался, что гастроли наши скоро закончатся и мы с ней встретимся уже наяву. В театре. От этой мысли на душе становилось так хорошо! Но если бы вы спросили меня: «Ты влюбился?» – я бы рассмеялся в ответ.
Заканчивал театр гастроли в Одессе необычно – премьерой пьесы А.Гельмана «Заседание парткома». Как правило, на гастролях репетиции новых спектаклей не проводятся: принято считать такую работу непродуктивной. У Ефремова было свое мнение на этот счет. Он работал как одержимый и требовал такой же отдачи от остальных. И это на приморском курорте, когда температура воздуха приближается к 30 градусам, а вода в море прогревается до 23-х! Преодолеть соблазн бросить все и отправиться на пляж было невыносимо трудно! Потому и страдали актеры, суфлер, реквизиторы, помощник режиссера, бутафоры, постановщики. Все страдали!.. Кроме Олега Николаевича. Он наслаждался! Да, представьте себе, наслаждался покоем и возможностью с головой уйти в работу. Никто не дергал его: чиновники не вызывали в министерство; доморощенные драматурги не обрывали телефон; обиженные артисты не умоляли о встрече, не просили отправить на звание или назначить на роль; киношники потеряли его из вида; театральные критики не докучали просьбами дать интервью. Никто ничего не требовал, не надоедал! «Никогда я не работал в таких комфортных условиях!» – признается Ефремов по возвращении домой. Может быть, поэтому «Заседание парткома» – одна из лучших режиссерских работ Олега Николаевича?
Правда, эксперимент с выпуском «Парткома» в Одессе мог закончиться полным крахом: до премьеры оставалась всего неделя, а декораций не было. То есть они были, но где? Неизвестно. Две автомобильные фуры с оформлением, изготовленным в производственных мастерских МХАТа, выехали из Москвы и по дороге в Одессу исчезли. Как будто их не было вовсе. Администрация театра подняла на ноги ГА И. И союзную, и российскую, и украинскую. На все посты по маршруту следования автопоезда были отправлены ориентировки, начальник Одесской автоинспекции на своей личной машине объездил все дороги области. Безрезультатно. Огромные фуры как будто сквозь землю провалились. Ушаков рвал и метал, желваки на скулах Ефремова ходили не переставая. Постановочная часть изобретала новую декорацию, сооружая из случайных деталей что-то совершенно немыслимое, лишь бы не сорвать намеченную премьеру! Одним словом, театр колотило как в лихорадке. Партийное и советское руководство Одесской области стояло на ушах! А толку?..
В истории Художественного театра уже был похожий эпизод, когда на гастроли не пришли декорации. По странному стечению обстоятельств, это тоже случилось в Одессе и тоже в разгар бархатного сезона. Директором МХАТа в ту пору была А.К. Тарасова. Срочно созвали совещание руководства постановочной части и администрации. Завпост В.В. Шверубович доложил обстановку. В кабинете, где шло заседание, повисла предгрозовая тишина. Срыв гастролей в сталинские времена обещал всему руководству как минимум пять лет «без права переписки», ибо на языке органов ОГПУ квалифицировался как диверсия. «Что будем делать, Алла Константиновна?» – обреченно спросил Вадим Васильевич. Тарасова обвела всех лучезарным взором, ослепительно улыбнулась и беспечно прощебетала: «Купаться!.. Купаться!.. Купаться!..» И что вы думаете? После этих слов Тарасовой в кабинет влетел счастливый заместитель директора Белокопытов и доложил: «Приехали!..» Вот что значит не терять присутствие духа!
Жаль, но в ситуации 1975 года тарасовский рецепт выхода из безвыходной ситуации совершенно не годился, Ефремов вообще не ходил на пляж.
И вот за два дня до премьеры, когда казалось, что спектакль придется играть в случайной выгородке, пропавшие фуры появились у декорационного сарая Одесского Театра оперы и балета.
Водители, на лицах которых проступали явные следы недавнего веселья, никак не могли взять в толк, из-за чего весь сыр-бор?.. Че такое?! И че этот чудак с висящей на плече длинной прядью волос так громко и так нецензурно орет на них?.. А с виду как будто интеллигент!.. Подумаешь, задержались немного, но ведь приехали же! Хотя удрать со свадьбы, куда их затащили совершенно пьяные родители невесты, было совсем не просто! Они и так вырвались из их цепких объятий раньше срока.
Премьера «Парткома» прошла с большим успехом. Бригадира Потапова играл сам Ефремов, доложу вам, здорово играл! В таких ролях он чувствовал себя как рыба в воде, был необыкновенно узнаваем, до мельчайших подробностей правдив и достоверен. Характер его проявлялся ярко и неожиданно в каждом диалоге, в каждой интонации. И остальные артисты были ему под стать: суперинтеллигентный Калягин и рядом с ним резкий, колючий Расцветаев; рафинированная Ханаева и хулиганка, бузотерша крановщица Георгиевская, робкий и нерешительный Кашпур и ироничный Киндинов, сдержанный и немногословный, но необыкновенно содержательный Евстигнеев и обаятельный, похожий на олимпийского мишку Зимин. Какие артисты! И все они были заряжены одной идеей, одной сверхзадачей, которую каждый осуществлял сугубо индивидуально, что добавляло остроту всему, что творилось на сцене. Пьеса на производственную тематику, как говорили раньше, воспринималась зрителями так, словно все происходившее в ней касалось каждого сидевшего в зрительном зале. В этом была своя удивительная магия спектакля. Вся действенная линия была разобрана режиссером необыкновенно подробно. Банальный сюжет заседания партбюро строительного треста Ефремов выстроил как остросюжетный детектив, и это принесло свои плоды. С замиранием сердца зрители следили за тем, как развивается интрига спектакля, всей душой болели за Потапова – Ефремова, а когда в самом конце Соломатин – Евстигнеев говорил: «Большинством голосов предложение товарища Потапова принимается!» – зрительный зал воспринимал итог заседания парткома как свою собственную победу!..
1 сентября 1975 года Андрейка пошел в первый класс. То, чего не смог сделать дед Глеб Сергеевич, осуществила бабушка Вера Антоновна, взяла отпуск в своем «Латвэнергосбыте» и помчалась в Москву, как она утверждала, чтобы помочь Светлане. Но я думаю, причина была иной: приехала она специально для того, чтобы проводить внука «в первый раз в первый класс». Мама обожала Андрюшу, и могу представить, с каким волнением, с каким трепетом душевным она вышла 1 сентября на улицу. Рядом с ней с большим букетом цветов и с новеньким ранцем за плечами, нарядный и торжественный, шагал ее внук… Их путь лежал на улицу Станиславского в школу № 30. Долгих десять лет он будет каждое утро ходить этим маршрутом, пока однажды не вернется домой с аттестатом зрелости в руках. Веры Антоновны уже не будет на этом свете, но Андрейка навсегда запомнит, что первый раз именно она проводила его в 1-й класс.
Мой самый главный театральный сезон
Сбор труппы в Москве после одесских гастролей проходил не на Основной сцене, а в филиале на улице Москвина. Чем это было вызвано, я уже не помню. Помню только, ощущение было странным, непривычным, хотя и музыка из «Синей птицы» звучала, и скобелевский марш из «Трех сестер», но что-то в атмосфере актерского собрания было не то. К тому же я никак не мог отыскать в зале Кондратову, даже на бельэтаж поднялся, надеясь, что сверху будет лучше видно. Нет, не нашел. Что сие означает? Неужели она не получила свободный диплом и театр не заключил с ней договор?.. Или заболела?.. Или просто опоздала?.. Я не знал, о чем думать.
Открыл собрание Е. Новиков. Как заведующий труппой он по традиции представил нам новых актрис, принятых в театр. «Выпускницы Школы-студии МХАТ Людмила Дмитриева и Любовь Мартынова». Девочки встали со своих мест и, смущаясь, неловко поклонились. Я замер в немыслимом напряжении: и все?! «А также выпускница Щукинского училища Елена Кондратова!» Какое счастье! Она тоже поднялась и так же неловко поклонилась зрительному залу. Я чуть не задохнулся от радости, которую не мог вместить в себя: так она была огромна! Боже! Благодарю тебя! Она здесь, а это значит – все в порядке!
Затем Олег Николаевич произнес «тронную речь», из которой мы узнали, что после выпуска на Основной сцене «Заседания парткома» ближайшими премьерами будут: «Уходя, оглянись» по пьесе Э. Володарского (режиссер Е. Радомысленский), а на сцене филиала «Нина» А. Кутерницкого (режиссер А. Васильев) и «Сладкоголосая птица юности» Теннеси Уильямса (режиссер В. Шиловский). Я понимал, ни в одном из названных спектаклей я занят не буду, но мне предстоял очень серьезный экзамен: сыграть после Евстигнеева «Заседание парткома», и я не чувствовал себя обделенным. Больше скажу: карьерные вопросы отошли для меня на второй план. После того как я увидел Кондратову на сборе труппы, удивительный покой снизошел на мою душу, и мне стало так хорошо! Думаете, лукавлю? Пытаюсь обмануть вас, а заодно и себя самого? Ничуть. Можете верить или не верить, но никакого разлада в душе моей не было, более гармоничное существование трудно даже представить. И, что самое поразительное, в моих отношениях со Светой наступила пора полного согласия и любви. А чтобы эта гармония не разрушилась, мне нужно было иногда видеть Елену, знать, что она где-то рядом. Только и всего.
И началась игра в «гляделки».
На собраниях труппы, на читках новых пьес, во время восстановительных репетиций текущего репертуара я старался сесть так, чтобы можно было спокойно любоваться этой удивительной девушкой. И вдруг через какое-то время заметил: она тоже время от времени смотрит в мою сторону. И тоже с нескрываемым интересом. Как пелось в одном из шлягеров конца 90-х: «Я оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она, чтоб посмотреть, не оглянулся ли я». Но мне казалось, что это всего-навсего игра. Страдания мои начались, когда я понял, что без Елены я совсем не могу. Тогда только я признался себе, что полюбил по-настоящему и очень надолго. Как выяснилось, на всю оставшуюся жизнь.
За тот месяц, что я был в Одессе, Андрейка сильно изменился. Он как-то сразу повзрослел. Одно дело – общение со сверстниками в формате песочницы на детской площадке, и совсем другое – в школе, где действуют уже совершенно иные законы. Андрюша воспитывался в атмосфере любви и постоянного поклонения. Он привык к откровенному выражению восторгов по поводу его необыкновенной одаренности. Все наперебой хвалили его, а народная артистка России Г.И. Калиновская, увидев моего сына в театре, даже назвала его Маленьким принцем!
Да, он очень рано научился читать, а овладев грамотой, читал все подряд, запоем, благо библиотека у нас дома была довольно большая. К книгам относился с каким-то трепетом, чем очень напоминал меня в детстве. Благодаря чтению Андрюша рос не по годам развитым и неординарным мальчиком. Все удивлялись, какой у него богатый словарный запас, как он по-взрослому строит фразы. Разговаривать с ним было одно удовольствие: неожиданность и глубина его детских суждений удивляла, а порой, ставила в тупик взрослых. И тем не менее он оставался ребенком, и я очень боялся, что сын мой окажется неприспособленным к суровым реалиям советского учебного заведения, но очень скоро выяснилось: это не так. Мой сын гораздо мудрее и выносливее своего отца.
С первых дней в классе у Андрейки появился соперник: мальчик, не обладавший какими-то выдающимися интеллектуальными способностями, но отлично развитый физически, что давало ему заметное преимущество в споре с рафинированными умниками-слабаками. Часто кулак является более веским аргументом, чем логика и здравый смысл. Фамилия его была, по-моему, Сорокин. Так вот, этот самый Сорокин все время приставал к Андрейке, стараясь вызвать его на конфликт и спровоцировать драку, где он, безусловно, окажется победителем. Андрей, по сути своей, совершенно не конфликтный человек, драться никогда не любил, а потому страдал, не зная, как прекратить издевательства Сорокина. «А ты врежь ему как следует!» – посоветовал я ему. «Но, папа, он же здоровее меня! – Сын категорически не согласился со мной. – Он мне так врежет, только держись!» – «Ну и что? – Я, конечно, рисковал, но другого выхода из создавшейся ситуации не видел. – Ведь ты можешь терпеть боль? Можешь. Значит, не обращай внимания на его удары, а сам колошмать его без передышки. Лупи что есть мочи, не давай прийти в себя. Такие люди, как твой Сорокин, сильны до тех пор, пока им не отвечают. Увидишь, он у тебя пощады просить будет!»
Через несколько дней Андрейка вернулся из школы счастливый, с подбитым глазом и прямо с порога радостно возвестил: «Папа! Тебя завтра в школу вызывают!» По одной его интонации и по тому, как сияли его глаза, я понял: сегодня сынуля одержал свою первую серьезную победу в жизни, и мне стало так гордо и радостно! «Ты чему сына учишь?!» – возмущалась Светлана. «Учу быть мужчиной! – ответил я. – Чтобы, когда нас не станет, он мог и за себя постоять, и семью свою защитить!» – «А закончится все это тем, что какой-нибудь бугай его инвалидом сделает! – Приговор мамы был сколь суров, столь и категоричен. – Никогда больше не смей что-нибудь Андрюше советовать, не поговорив со мной!» Переубеждать и спорить с ней я не стал, потому что знал: спорить с женами бесполезно. Света совершенно искренне считала, только она одна знает, как надо воспитывать сына, что для него полезно, а что может навредить. Почему женщины так уверены в своей правоте? Почему так упрямы и нетерпимы к мнению мужчин? Загадка сия велика есть!..