Я уже говорил, что лето 59-го года было жарким. Костюм Юры не отличался изысканностью, но был весьма практичен: светлые летние брюки и рубашка навыпуск. А вот Александр… Он был в шерстяном костюме и при галстуке. О!.. Это был знаменитый костюм!.. Дело в том, что во время выпуска дипломного спектакля «Огни на старте» в запаснике Художественного театра для Саши не нашлось подходящего костюма. Слишком нестандартной была его фигура. И тогда Вениамин Захарович распорядился специально пошить Лазареву роскошную «тройку» в мастерских театра. Случай в те поры для Студии беспрецедентный. Лучший закройщик МХАТа Александр Титыч Перцев (о нем я расскажу немного позже) постарался на славу. Темно-вишневый костюм сидел на молодом артисте как влитой.
Я знал, что Лазарев приехал в Москву из Ленинграда, но кто были его родители, мне неведомо. Наверняка простые представители питерской интеллигенции. Во всяком случае, люди с не очень большим достатком, а точнее – с очень небольшим. Сын их жил в общежитии на Трифоновке и одевался очень скромно. Поэтому после окончания Студии папа Веня подарил Саше его сценический костюм. По всей видимости, наш ректор, совершая это благое дело, справедливо полагал: вряд ли в обозримом будущем в Школе появится студент с такой же уникальной фигурой. Так у молодого артиста Театра имени В. Маяковского появился выходной костюм. Отправляясь в гости к Вере Антоновне, он просто обязан был одеться наилучшим образом. И оделся!.. В этом весь Саша!.. Необыкновенно интеллигентный и поразительно застенчивый, деликатный.
Когда мы приехали, обед был еще не готов, и мы отправились на пляж, благо он находился в двух шагах от дома. Обычно мы переодевались в доме и короткий путь к морю преодолевали по двору в купальных костюмах. Саша не мог себе этого позволить. По его представлениям, это было бы неприлично. Он вышел на пляж в своем вишневом костюме. Единственным аксессуаром, который мы уговорили его снять, был галстук.
За столом Александр Лазарев опять принял официальный вид: вновь надел галстук и ел так мало, что матушка моя страшно огорчалась. Ей казалось, ее еда не нравится. Меню у нее было простое, но вкусное и сытное. Мама сварила борщ, а на второе сделала целю гору вкуснейшего картофельного пюре и на своей самой большой сковородке изжарила штук двадцать котлет. Как ни просила, как ни умоляла Вера Антоновна Сашеньку взять добавку, артист Лазарев съел один половник борща, одну котлету и маленький плевок картофельного пюре, который посреди большой тарелки смотрелся так тоскливо, что, честное слово, плакать хотелось. За своего товарища постарался Ершов. Несмотря на его субтильные размеры, в нем поместилось две тарелки борща, двенадцать котлет и целая гора пюре. Поверьте, я не преувеличиваю. Аппетит Юры примирил маму с суровым аскетизмом Саши. Прощаясь, тот поцеловал ей руку и сказал, что давно уже не ел так вкусно, как сегодня. Матушка моя вконец растерялась.
Проводив гостей на станцию, я вернулся домой и битый час объяснял маме, что Лазарев совсем не хотел ее обидеть. Просто деликатность его бывает иногда чрезмерной. Ей очень трудно было в это поверить, так как она накрепко вбила себе в голову одно убеждение: все артисты – наглецы и правила хорошего тона применяются ими только на сцене в старомодных спектаклях. Хотя, если честно, Саша ей очень понравился.
В эти дни произошло еще одно знаменательное событие, непосредственным участником которого я стал. 9 июля 1959 года Карине Филипповой исполнилось 23 года, а так как в Театре Маяковского работали многие выпускники Школы-студии, народу в общежитии Рижского театра русской драмы собралось довольно много. Ваш покорный слуга оказался в числе приглашенных. Было шумно, весело, закуска практически отсутствовала, зато каждый из гостей принес бутылку, которая являлась своеобразным пропуском на товарищеский ужин. Одного не хватало – музыки. Танцевать под гитару как-то не получалось. Тогда один из гостей сказал, что у него дома есть самодельный магнитофон, но с одним недостатком: он без динамика. Поэтому, если нам удастся раздобыть радиоприемник, музыка будет. Помочь жаждущим танцев артистам вызвался я. В столовой у нас стоял трофейный радиоприемник «Телефункен», который папа привез из Австрии. Он-то и мог стать тем динамиком, которого так не хватало дефективному магнитофону. Мамы и тетушки дома в этот вечер не было, поэтому риск быть схваченным за руку был не слишком велик: день рождения закончится, и «Телефункен» окажется на своем месте. Мы с таинственным радиолюбителем поймали такси и доставили необходимые для танцев приборы на угол улицы Виландас и Кирова. А еще через пять минут в комнате у Карины уже вовсю гремела музыка, и хмельные артисты отплясывали модную тогда румбу «Из Стамбула в Константинополь» и танго «Ночной извозчик». Правда, я несколько удивился, что за такси пришлось расплачиваться мне, но сегодня деньги не имели никакого значения. Первый раз я был в настоящей актерской компании, меня приняли за своего, отчего я чувствовал себя легко и свободно. Карина даже произнесла тост в мою честь. Все со мной чокались, со всеми я был на «ты» и ощущал себя на вершине блаженства.
Саша Лазарев весь вечер проявлял повышенное внимание к актрисе Немоляевой. Она была необыкновенно хороша, к тому же очень популярна: год назад на экраны страны вышел фильм-опера «Евгений Онегин», где она снялась в роли Ольги. Лазарев танцевал только с ней, не отходил ни на шаг, а потом вдруг неожиданно исчез и появился с охапкой покрытых утренней росой душистых роз. Как истинный джентльмен, он преподнес несколько роскошных цветков имениннице, но оставшаяся часть охапки предназначалась Светлане. Я не знаю, в этот ли вечер начался роман этих двух замечательных людей, но то, что я присутствовал при самом его начале, несомненно.
К пяти часам утра праздник закончился, все разошлись. Я подхватил «Телефункен» под мышку и отправился восвояси.
Вернувшись в Москву, я позвонил Карине, она сразу пригласила меня в гости, и уже через сорок минут я звонил в дверь квартиры огромного помпезного дома послевоенной постройки на Садово-Черногрязской. Мы встретились так, словно расстались только вчера на ее дне рождения. И сразу выяснилось, что они с мужем, Володей Прониным, ушли из Рижского театра и уезжают в Барнаул. Это известие меня ошарашило. В моих глазах Рига по сравнению с Москвой, конечно, была провинцией, но столичной провинцией, а вот Барнаул…
К вечеру у Карины собрались ее друзья-однокурсники: уже хорошо знакомый мне Юра Ершов, Влад Заманский, который как-то приходил к нам на занятия, и, наконец, Нина Веселовская. Оказалось, Нина три года училась на курсе у Георгия Авдеевича, но из-за съемок в кинофильме «Хождение по мукам», где она замечательно сыграла Дашу, пропустила год и заканчивала Студию на курсе В.Я. Станицына. Дружная четверка гордо именовала себя «ВНЮК». Владик, Нина, Юра, Карина. Когда все собрались, мне был показан настоящий внюковский концерт. К примеру, они исполнили старинную русскую строевую песню «Соловей, соловей пташечка…». С телодвижениями!.. Звучала их интерпретация приблизительно так: «Соловей, соловей, пташечка жалобно поет!.. Раз поет! Два поет! Три поет!.. Перевернется и поет задом наперед!..»
При этом эмоциональная отдача исполнения была колоссальной, а телодвижения настолько отточены и синхронны, что вызывали у зрителя, то бишь у меня, абсолютный и полный восторг. Володя Пронин, однако, восторгов не выказывал и отнесся к исполнителям с изрядной долей иронии. А когда мы, напившись чаю с сушками, вышли на улицу, уже для более широкого числа зрителей, поскольку любопытствующие прохожие расширили зрительскую аудиторию, был исполнен внюковский танец «Ляпупер»! Передать вам впечатления, которые он вызвал не только у меня, но и у наблюдавших этот номер москвичей и гостей столицы, не берусь. Я понимаю, совершенству не бывает предела, но «Ляпупер» близок к идеалу хореографического эталона.
Несколько дней в компании ВНЮКа пролетели незаметно, наступила грустная минута расставания. И тут в моей жизни произошло еще одно чрезвычайно важное событие: я познакомился со своей будущей женой. Буквально в день отлета Карины в Барнаул на Садово-Черногрязскую из Трускавца приехала ее мама (моя будущая теща) и младшие сестры – Светлана и Юля. Анна Сидоровна, живая, энергичная женщина, тут же взяла с меня слово, что я буду бывать у них запросто, потому что друзья Карины и Володи – ее друзья. Я, конечно, возражать не стал, и мы расстались как очень хорошие знакомые. А тут и 1 сентября подоспело, и начался для меня…
Второй год счастья
Начало нового учебного года в точности повторило прошлогоднюю церемонию: те же объятия и поцелуи у дверей Школы-студии в проезде Художественного театра, тот же телячий восторг студентов в Большом зале, то же непременное: «По коням!..» И какое-то светлое, возвышенное настроение, ожидание праздника и непременно сбывающегося счастья!..
Георгий Авдеевич сообщил, что нам предстоит работа над отрывками, и на курсе появятся новые педагоги. Перемены в нашей жизни мы почувствовали сразу: больше не надо было ходить по кругу со стульями в руках и играть в детские игры. «Колечко на крылечке!» осталось далеко позади. Так мы поняли, что взрослеем. И началось мучительное ожидание распределения ролей и отрывков.
На Трифоновке тоже произошли существенные перемены. Нас перевели в самую большую комнату, которую годом ранее занимал 4-й курс. Жить там, где обитали Лазаревы, Невинный, Фролов, Кашпур, мы сочли высокой честью и переезду очень обрадовались.
Нынешние студенты могут не поверить, но то, что я рассказываю, – сущая правда. В комнате стояло восемь кроватей с металлической сеткой, четыре тумбочки, стол, платяной шкаф и два стула. Если в проходе между кроватями и столом сталкивались двое, один должен был уступить дорогу. Одна тумбочка была на двоих, а без стола мы вполне могли обойтись, потому что питались исключительно в общепите, а занимались в Театральной библиотеке или сидя на кроватях. Здесь квартировали восемь человек: с нашего курса – Шахов, Тарасов, Маланьин, Холодняков и я. С третьего – Перов, Шибанков, Родионов.
Мы торопили открытие нового здания, поскольку условия жизни там должны были быть царскими: в комнате всего лишь четыре человека, на каждом этаже две кухни с двумя газовыми плитами в каждой и четыре кабинки душа – по две в каждом крыле здания. На старой Трифоновке тоже был душ – две кабинки на все театральные вузы Москвы. Будущие звезды театра и кинематографа должны были довольствоваться малым. Конечно, скромность украшает человека, но подобное состояние общественной гигиены скорее напоминает жестокий аскетизм первобытных людей.
…Наступил день, когда вместе с нашими мастерами в аудиторию, куда был вызван весь курс, вошли еще два педагога: Софья Станиславовна Пилявская (ее я знал по рассказам Карины) и неизвестная женщина, ее суровый облик и строгий взгляд из-под сдвинутых бровей говорили о непростом характере и не обещали тем, кто попадет к ней в отрывок, ничего хорошего. Она мне не понравилась. «Валентина Алексеевна Гузарева, – представил суровую даму Георгий Авдеевич. – Актриса Художественного театра». Вот кого он имел в виду, когда говорил, что у нас на курсе будут новые педагоги!
После короткого вступительного слова началось объявление распределения ролей и отрывков. «Только бы не попасть к этой Гузаревой! – молил я про себя руководителя курса. – К кому угодно, только не к ней!» Я очень хотел поработать с Пилявской.