Книги

Скопус. Антология поэзии и прозы

22
18
20
22
24
26
28
30
Марине Веселовской — двадцать семь. Мне — двадцать. Евпатории — семьсот. Купальнику зеленому — неделя. А морю и медузам — не известно. Приморскому бульвару — возле ста, и он пустой. Один ларек торгует сосисками, вином и шоколадом, где на обертке — якорь золотой. Вино — мускат.                Марине — двадцать семь, мускату — пять, купальнику неделя, мне — двадцать, Евпатории — семьсот.

1976

Уборка

Дворы, дворы — во мгле игры, щербатый снег поукатали. За нашими за воротами стоят ледовые бугры. А между ними — тлеет лаз, хрипят горелые бумаги, зола корежится — от влаги щепоткой черною сошлась.

1970

Обращения

(из Дионисия Софиста)

1 Добрый день,             владелица белого телефона, блондинка с ног до головы. Я нынче Вас не целовал и завтра Вас не поцелую, (а может вовсе не приду) — оставлю Вас про черный день. 2 Серебряная, добрый день. Ладонь твоя колется. Пальцы в кольца продень, пальцы в кольца. Не грешно бы им прозвенеть за мою удачу — я не плачу, серебряная, о нет, я не плачу, по твоим ледяным листам, по канве соли. Только очень я тихий стал и невеселый.

1967

«Сгину, сдохну, околею…»

Сгину, сдохну, околею мутным крылышком звеня. Облепили Балаклею ледяные зеленя. …Неохота потакать токарю и пекарю, неохота подыхать — потому и бегаю.

Александр Радовский

Самый последний звонок

(Одноактная пьеса для одного актера)

Комната небольшой холостяцкой квартиры: книги, стол с телефоном, диван, телевизор, экран которого зрителю не виден. Мужчина лет 55 внимательно слушает, что происходит за дверью, потом яростно колотит по ней кулаками.

— Я хочу в уборную! Откройте! (Никакого ответа. Порыв бешенства прошел так же внезапно, как и возник.). — В уборную-то я имею право сходить или нет? — сказал он упавшим голосом. — Это десятый этаж, с десятого этажа ведь я не убегу! — крикнул он снова. — Да и стар я уже бегать… Хотите, я пойду туда без штанов? Без штанов я уж точно не убегу. (Ответа нет.).

Косясь на дверь, он осторожно снял трубку телефона и набрал номер. Никто не ответил. Он набрал другой. Снова нет ответа. Он набрал третий.

— Морис?.. Да, я. …А ты что: сам не знаешь, как мои дела? Ты не читал газету? …И про меня ничего нет? Ты уверен? …Посмотри внимательно: это должно быть на первой странице! …Значит, на второй! Или на третьей! …Что?! Их тоже?? …Потому что меня тоже взяли! …То, что слышишь. Я даже в собственный сортир не могу… Но их взяли в Филадельфии, а меня… Но все равно: они бельгийцы, а я. …Ну и что же, что их одиннадцать? Когда речь идет о человеческой жизни, разве количество… Послушай, Морис, о чем мы спорим? Если тебе наплевать, что я… Я знаю, что тебе не наплевать, иначе бы я… Двадцать тысяч. Сначала они требовали пятьдесят, но я сказал, что пусть тогда убивают сразу… Ты же прекрасно знаешь, что после той операции у меня не осталось ни гроша! …А я и не подозреваю, что ты миллионер, я просто думал, что если тебе не наплевать… …Но двадцать тысяч, в конце концов, не такая гигантская сумма… Хорошо, пусть гигантская, я согласен, но… Еще вчера ты ни про какие Багамские острова не заикался! …Почему не понимаю? Я все отлично понимаю: крошка должна отдохнуть, а я должен подохнуть. …Пессимист? А ты что, на моем месте прыгал бы от радости? …Счастливого полета. Надеюсь, что вас не захватят в воздухе. …Ну и что, что застраховался? От пули в лоб ты тоже застраховался? Ладно, мне некогда. (Вешает трубку.) Св-во-лочь!

Он включил телевизор и попал на детскую передачу:

«Бабушка, а почему у тебя такие большие глазки?» — Это чтобы лучше видеть тебя, внучка. — «Бабушка, а почему у тебя такие большие уши?» — Это чтобы лучше слышать тебя, внучка. — «Бабушка, а почему у тебя такие большие зубы?»

Он переключил на другую программу. Кто-то уверенным профессорским голосом вещал: «Нефтяной кризис грозит самым основам современной цивилизации. Потребление энергии, которое удваивалось каждые десять лет, выросло так, что…» Он снова переключил программу, но тут в комнату ворвалась пальба, и он с раздражением выключил телевизор и вновь снял телефонную трубку. Два первых номера не ответили. Но зато ответил третий.

— Сузи? Где ты была? Я звоню тебе целый… Кто тебе сказал, что я ревную? Я… С кем ты меня видела? Я уже восемь часов не выхожу из дому. …Послушай, дай мне сказать… Но откуда ты знаешь, что я…

Она продолжала говорить, и он — видимо, по привычке — отставил телефонную трубку, давая ей выговориться, покорно ожидая, когда это словоизвержение хоть на мгновение прервется, чтобы перехватить инициативу. Наконец, он не выдержал:

— Сузи! Меня захватили! …Какие бабы? О чем ты говоришь? Мужчины. Четверо мужчин и какая-то девка. Они захватили меня заложником. Уже два часа они не разрешают мне даже сходить в уборную… Откуда я знаю, почему именно меня? …Ну, конечно, я не еврей. Мало ли у кого какая фамилия! …Хорошо, я им скажу, но это вряд ли поможет. …Двадцать тысяч, минимум. Сначала пятьдесят, но потом… Я знаю, что у тебя нет, но, может быть, твой брат… Послушай, но ведь это совершенно разные вещи! Одно дело не терпеть кого-то, а другое — помочь человеку, которому грозит… А он еще не вернулся? Ну, так свяжись со стокгольмской конторой и узнай, где он, черт побери! …Не могу дозвониться. Она должна была сегодня съездить с девочкой к ортопеду и до сих пор их нет. …Поля тоже нет. Возможно, его вообще нет в городе, он часто уезжает по партийным делам, будь они прокляты! …А как это я могу не нервничать? Через три часа меня убьют! За три часа человека можно в джунглях разыскать, не то что в Швеции! …Я знаю, что он будет не в восторге. Я тебе всегда говорил, что он подонок. …Потому и обращаюсь, что больше не к кому! Неужели ты думаешь, что я бы к нему обратился, если бы… Хорошо, пусть я ошибся. Признаю. Беру свои слова назад. И извиняюсь. Он не подонок. Это я подонок. Но мне надо помочь. …Послушай, мы тратим время, а у меня его нет! Ты понимаешь или… Хорошо, я не кричу. Ладно. …Я жду твоего звонка.