Ивана долго тормошили, поднимали на ноги и, наконец, он предстал перед батюшкой.
— Ты что, спал что ли?! Не думал совсем? — испугался Пантелеймон.
— Отчего же, думал, конечно, — зевая, ответил Иван, — так крепко думал, что уснул, Ваше величество!
— Ну, и чего надумал?!
— А вот план у меня такой, батюшка. Я вот отосплюсь малость, да поеду в края дальние. А вы с Федотом через три дня и три ночи после моего отъезда — следом езжайте.
— А куда ехать-то, Ванечка?
— Знамо куда, во дворец!
— Какой ещё дворец?!
— А там, где ты будешь Царя Банифация встречать-привечать!
— Ничегошеньки не понял! Ты что, за три дня и три ночи дворец где-то построить решил, баламут?!
— Ага!
— Тьфу-ты! — рассердился Пантелеймон, — дурак он и есть дурак! Иди ужо, досыпай!
Часть пятая
Глава двадцать первая
Только любовь делает человека самим собой.
Иван долго не собирался. Оделся, обулся, из казны немного денег взял, котомку подарками да сувенирами всякими набил, коня оседлал и поехал.
А когда попрощаться зашёл к батюшке, то напомнил ему, чтобы считал три дня и три ночи, а потом в путь пускался. Пантелеймон, конечно, недоверчиво хмыкнул, но на всякий случай обещал выполнить просьбу Ивашкину.
К Федоту Иван тоже подошёл, попросил душевно батюшку сопроводить до одного государства заморского. А какого — сам поймёт, ежели сейчас же Ивану предмет один одолженный обратно отдаст.
Федот, знамо дело, смекнул сразу, он же не дурак! Заулыбался, засветился, начал хвастаться, что он и сам об этом подумывал, да всё некогда было предложить.
Ну, в общем поехал Иван. Дорога уже знакомая, едет, песни распевает, с птицами и зверушками всякими разговаривает. Разбойников не видать, вывелись, и погода хороша, когда на душе-то солнечно.