Ивану принесли жалованье и провиант в дорогу.
Пантелеймон встал и рассеяно распахнул перед Ивашкой дверцу кареты.
— Ну, что вы Ваше высочество! — ответил Иван. Он взгромоздился на козлы рядом с кучером и сверху вниз посмотрел с укором на батюшку.
— До встречи, Ваше высочество! — Банифаций протянул руку Фердинанду, в упор глядя ему в глаза. «Да, определённо, где-то я встречался уже с ним, уж больно знаком мне этот взгляд!» — подумал он.
— До скорого свидания! — Пантелеймон пожал руку Банифация и полез в карету.
— Не забудьте прислать мне приглашение принц Фердинанд!
— Всенепременно, Ваше величество! — ответил с улыбкой Пантелеймон и захлопнул дверцу.
Карета выехала за ворота дворца и покатила в сторону царства-государства царя Пантелеймона.
Дома Пантелеймона ждала полная разруха, опустошение и донельзя опустившийся принц Федот. Он был небритым, опухшим и каким-то заплаканным. Одежда Федота была неопрятной и мятой, можно было подумать будто он не менял её со дня расставания.
— Батюшка мо-о-ой! — заголосил Федот, — приехали-и-и! А я-то ужо думал, ай что случилося?!..
— Полно-полно, сын мой! — Пантелеймон обнял Федота и крепко, по-отечески прижал к себе. Правда, со стороны это выглядело как объятие двух братьев.
Иван тоже, подойдя сзади к Федоту, схватил его играючи в охапку и закричал:
— Здарова, Федотка!
Когда Царь пришёл в себя после долгого пути, изрядно попарившись в баньке и переодевшись в домашние одежды, он, не откладывая в долгий ящик, задумался о разрешении вопроса гостевания царя Банифация.
Послал за Ивашкой и Федотом.
До их прихода долго всматривался в зеркала и, к своему сожалению, пришёл к выводу, что за прошедшие несколько дней он шибко изменился и стал выглядеть старше положенного.
Сыновья вошли в покои батюшки, когда он наполнил себе большую чарку, что говорило о глубокой грусти Монарха.
— Ну, сыновья мои, присаживайтесь! Прошу простить меня, дети мои, но я снова попал в безвыходное положение и прошу помощи вашей!
— Разве бывают безвыходные положения, Батюшка?! — улыбнулся Иван, — всё возможно и всё решаемо, ибо любая трудность она трудностью является только в голове нашей!
— Ну, ты, дурень, загнул! — возмутился Федот, — ты ещё батюшку поучать собрался?!