В числе прочего механик Пиччини вспомнил, что вышедшему из машины человеку надо было срочно позвонить по телефону – так срочно, что это казалось подозрительным. Следователь связался с Ремо Бильоцци, хозяином табачной лавки на вокзале в Остии, и попросил описать человека, звонившего оттуда. Бильоцци напряг память и припомнил черноволосого, уже лысеющего мужчину со смуглым продолговатым лицом, которому просто позарез как надо было позвонить по телефону. На предъявленных ему фотографиях хозяин узнал в Пьеро Пиччони человека, звонившего из его лавки в первой декаде марта.
Если допустить, что в автомобиле сидела именно Вильма Монтези – а описание, сделанное обоими свидетелями, совпадало, – то приходилось усомниться в показаниях ее родных, утверждавших, что она всегда возвращалась домой не поздно. Однако то, как на самом деле вела себя семья (не следует забывать, как мать Вильмы уговаривала консьержку изменить показания), позволяет думать, что они были посвящены в какую-то тайну, впутаны в какую-то историю, огласки которой их дочь любой ценой старалась избежать. По этой причине показания родных не были приняты в расчет, поскольку ясно просматривалось намерение доказать, что девушка в автомобиле – не Вильма Монтези.
С другой стороны, следствие решило заслушать показания еще нескольких человек, у которых явно имелось что сказать, – это были зеваки, прибежавшие на пляж Торваджаники взглянуть на мертвое тело. Раньше никто не вспомнил о них – конкретно об Анне Сальви и Джале Баллели. Вызванные на допросы, они в один голос заявили, что узнают в погибшей Вильме Монтези ту самую девушку, которая в 5:30 10 апреля 1953 года проезжала мимо их домов в Торваджанике в темном автомобиле, которым управлял какой-то мужчина. Совпали и их описания его наружности. Они заявили, что пришли на берег взглянуть на обнаруженное тело, а потом из газет узнали, что девушка погибла (была утоплена или утонула сама) 9 апреля, и потеряли к этому происшествию интерес.
…не сходились никак, и было их довольно много. Имелось сомнительное свидетельство еще одного человека, видевшего на берегу труп. Накануне он с женой проходил недалеко от Капакотты мимо черного автомобиля, где сидела какая-то девушка. Жена еще сказала ему: «Бесстыдник, пялишься на девушек». На следующий день, увидев тело погибшей на пляже, он сейчас же отправился к жене и сказал: «Знаешь, та самая девушка, которую мы с тобой вчера видели, сейчас лежит мертвая». Жена однако отказалась подтвердить его показания в полиции. Но Сепе это обстоятельство нисколько не обескуражило. Чтобы рывком продвинуть дело, он задумал следующий шаг. И шаг решающий – очную ставку между Аной Марией Кальо и Уго Монтаньей.
На очной ставке Ана Мария держалась с полным самообладанием. И подтвердила все обвинения, перечисленные в завещании. И сообщила новые факты. В частности – что видела у подъезда дома Пьеро Пиччони «Альфу 1900» и вспомнила, что читала в газетах о черной машине, застрявшей в песке в первой декаде марта (свидетельство механика Пиччини). Она якобы попыталась прочесть номер, но Монтанья разгадал ее замысел и очень ловко воспрепятствовал его осуществлению. Ана Мария настаивала на своих предыдущих показаниях – Пиччони и Монтанья посетили начальника римской полиции, а она ждала их в машине. Пиччони отверг это обвинение. Но потом все же признался, что в самом деле этот визит имел место.
Рассмотрев показания Аны Марии Кальо, многие из которых подтвердились, следствие пришло к следующему выводу: «Исходя из того, что показания свидетельницы, сообщенные ею на формальном допросе без малейших колебаний, убежденно, искренне и горячо, даже в столь острых ситуациях, как очные ставки с Монтаньей и Пиччони, по существу совпадают с показаниями, данными ранее до второго закрытия этого дела и по делу Муто, а потому по праву могут и должны быть признаны истинными».
«Следует признать, – говорилось далее, – что Кальо была движима злобой на Монтанью, который после продолжительного периода близости оставил ее, нанеся ей тем самым глубокую душевную рану, о чем можно судить по ее письмам», однако тут же отмечалось, что недоброе чувство могло быть побудительным мотивом для показаний, но ни в коем случае не как плод необоснованной ревности или необдуманной мстительности.
Актриса Алида Валли, отрицавшая в газетных интервью факт телефонного звонка, на допросе призналась, что звонок все же был, но в корне отличался от интерпретации свидетелей. Она сказала, что разговор с ее стороны заключался в том, что она читала вырезки из газет, касавшиеся Пиччони. Эти вырезки были присланы ей домой из миланского агентства «Л’эко делла Стампа». И в доказательство предъявила эти вырезки: одну из «Нотте» от 6 мая, другая – из «Милано Сера» от того же числа, третья – из «Моменто Сера» от 5-го, и еще одна – из «Унита» за то же число. Однако Алида Валли забыла упомянуть очень важное обстоятельство: телефонный звонок произошел 29 апреля. То есть за неделю до появления газетных сообщений, вырезки из которых она пыталась представить как алиби.
Оставалось разобраться в том, чем заболел Пиччони. Как уже было сказано, молодой поп-композитор уверял, что находился в это время в Амальфи вместе с актрисой Алидой Валли и вернулся в Рим 10 апреля. Вечером они должны были идти в гости. Выяснилось, что Пиччони там не было. Он объяснил это тем, что в тот самый день слег с острым воспалением миндалин, и в доказательство предъявил рецепт от доктора Ди Филиппо, бережно хранимый целый год. А также – анализ мочи.
Прошло уже много времени, и врач не мог точно вспомнить, когда он выписывал этот рецепт. Следователь, однако, сумел установить, что в списке его консультаций не значился визит к Пиччони.
В связи с этим подозрительным несовпадением представленный Пиччони рецепт был отдан на экспертизу, и графологи установили, что дата на нем переправлена.
Тогда решили проверить подлинность анализа мочи. Профессор Сальватторелли, сотрудница института бактериологии, которая якобы делала анализ, заявила, что подпись на нем ей неизвестна. Кроме того, она полистала свой ежедневник и убедилась, что ни в нем, ни в каких-либо документах, имеющих отношение к лабораторным исследованиям, не значится имя Пьеро Пиччони. Эксперты-графологи, пытаясь идентифицировать подпись, пришли к выводу, что она принадлежит доктору Кардуччи, сотруднику того же института. Кардуччи признал, что это его подпись, но не смог ни вспомнить, ни найти в своих записях результаты анализа на имя Пьеро Пиччони. Доктор, проявив готовность к сотрудничеству, предположил, что анализ – подложный и был написан на бланке с его подписью или поверх стертого текста.
Наконец следователь посетил то заведение в Капакотте, где Джобен Джо проиграла, по ее словам, 13 млн лир. По многочисленным свидетельствам, именно там устраивались «вечера наслаждений», а размещалось оно совсем неподалеку от того места, где был обнаружен труп Вильмы Монтези.
Удалось установить, что там собирались Монтанья и его друзья и что время от времени они выходили на соседний пляж и купались в голом виде. А также и то, что, как было написано в заключении, «там, несомненно, не раз бывали Монтанья и Ана Мария Кальо, по крайней мере, однажды – Монтанья и Джобен Джо, а также – все тот же Монтанья, его приятель и две девушки».
В неустанных и напряженных поисках истины Сепе изучил также одно из самых тяжких нарушений, допущенных в деле Монтези, – уничтожение в полиции ее одежды. Когда начался суд над Муто, в редакции его газеты провели обыск и изъяли у редактора Джузеппе Парлато блокнот, где имелась запись о том, что в ходе разговора с неким синьором ди Дукой последний, сославшись на одного полицейского, рассказал, что в мае 1953 года, в тот день, когда было найдено тело Вильмы Монтези, Пьеро Пиччони явился к начальнику полиции и отдал ему вещи, отсутствовавшие на трупе девушки. После кропотливого расследования удалось установить «синьора ди Дуку». Его и в самом деле звали Наталь ди Дука.
Тот не только подтвердил сказанное, но и добавил новые подробности: одежда Вильмы довольно долго была спрятана, а потом с разрешения семейства Монтези – уничтожена. Дука назвал имя того полицейского агента, от которого слышал это. Агента вызвали на допрос. И в конце концов в свете вновь открывшихся обстоятельств возникло новое обвинение – уничтожили не только одежду: предметы туалета, найденные на теле, были заменены другими (опять же с согласия родных), чтобы доказать, что покойная вышла из дому не при полном параде, как будто собиралась на свидание.
Получив в свое распоряжение такие ужасающие факты, следователь отправил на анализ одежду, чтобы быть вполне уверенным, что именно она находилась на теле погибшей. Анализ показал, что на ткани жакета содержание хлорида натрия (в просторечии – поваренной соли) существенно выше, чем в других вещах. Эксперты сделали вывод: кроме жакета, все остальные вещи либо не подвергались воздействию морской воды, либо были выстираны или обработаны иным способом, уничтожившим концентрацию хлорида. Помимо этого было отмечено, что все эти вещи были явно не новые, сильно ношенные, потертые и местами испачканные. Следователю показалось странным, что Вильма Монтези переоделась перед выходом из дому и надела это старье. Поэтому он снова вызвал тех, кто видел тело на пляже, и спросил, в чем была погибшая. Все ответили одно и то же. Описание одежды не совпало с характеристиками тех вещей, что прошли экспертизу.
Сепе выдвинул предположение, что тело было переодето (опять же с согласия членов семьи Вильмы). Ответ за это пришлось держать комиссару римской полиции Северо Палито. За это, а впоследствии – и за другое.
Бывший комиссар Северо Полито начал свою защиту с того, что якобы на самом деле никогда не проявлял особенного интереса к делу Монтези. Следствие обревизовало архивы квестуры и обнаружило материалы, опровергающие это заявление, и среди прочего – копию пресс-релиза, подписанного Северо Палито 5 мая 1953 года. В этом бюллетене, который не был опубликован ни в одной газете, комиссар писал:
«Анонимное, но явно злонамеренное сообщение о сыне высокопоставленного сотрудника полиции совершенно безосновательно». В тот же самый день, 5 мая, было обнародовано новое заявление для прессы, в котором утверждалось, что «никакие расследования, проведенные после обнаружения тела, не являются достаточно весомыми, чтобы изменить результаты самых первых выводов, сделанных органами правосудия». Именно тогда появлялись и отчаянно отстаивались версии о том, что Вильма Монтези погибла в результате несчастного случая, когда мыла ноги на мелководье.