С уходом Ваньки над «ГорЭншуранс» воцарилась звенящая, нервная тишина. То ли охранник пустил слушок, то ли кто увидел нас из окна и все понял, но новость разнеслась по этажам со скоростью инфекции, и все смолкло на насколько дней. Людям требовалось время на осмысление произошедшего: маленькое государство лишилось своего кронпринца. А народ любил его, ждал, поддерживал. Так выглядел траур. Никто всерьез не верил, что у Гордеева-младшего хватит пороха послать отца, но это случилось, причем совершенно неожиданно.

Спустя три дня молчания в отсутствии изменения ситуации, меня начали осторожно расспрашивать. До того историю из первых уст знала только Лона, а остальные ребята молча переглядывались, будто боялись, что сорвусь и впаду в истерику. Но, на самом деле, мне не казалось решение Ивана такой уж трагедией. Куда больше пугало, что он обрезал ниточку, соединявшую его с последним из живущих родственников.

Были у его жажды саморазрушения и другие проявления: упрямый отказ жить у меня в сравнительно нормальных условиях, практический полный игнор мобильного телефона, а еще склонность к пустому самопожертвованию. Он с готовностью хватался за любую работу. Проводил мне в квартире свет, присматривая за рабочими, отделывавшими мне ванную, убеждал Лону не сдаваться под напором Романа и Бесхребетного и не забирать заявление из полиции, натаскал мне полквартиры материалов… Помогал, помогал и помогал. И успешно уходил от разговоров.

Помещение оказалось большим, холодным и вопиюще пустым. Я не представляла, сколько цветочков нужно, чтобы заполнить столько пространства и предположила, что Николай Давыдович представлял это место чем-то вроде персонального чуда света.

Утрата показалась такой острой и болезненной, что окончательно позабылась осторожность. Жадность вырвалась наружу, и захотелось успеть все-все. Я встала на цыпочки, дотянулась до его губ и целовала, целовала. Цеплялась, как утопающий за соломинку. Он ответил мне жарко и охотно, но не позволил избавиться от одежды, когда я потянула вверх его футболку. Наверное, если бы не Ванькино благоразумие, мы бы устроили «ГорЭншуранс» незабываемый денек.

Получив свою порцию сведений, Рита, Иришка и Егор в один голос посоветовали мне поговорить с Ванькой и убедить его вернуться. Действительно, в наш век сожалений об утраченных возможностях, кто же бросает блестящее будущее ради едва-едва просматриваемой цели? Да, Ваньке следовало отдать должное, он сделал то, на что решились бы единицы: променял стабильность на один лишь фантом настоящего счастья. И преуспел ведь, чертяка! В жизни бы не поверила, что так бывает. Да никто бы не поверил.

— Как я уже говорил, — перебил он меня. — Из меня паршивый отец. И надо быть полным кретином, чтобы верить, что это изменится. Иван не полный кретин, как считаете?

Мы созвонились и договорились встретиться у меня в квартире, чтобы куда-то пойти, но о месте назначения я не имела ни малейшего представления.

Дабы выпустить пар, я с чувством пнула рядом упаковку плитки. Оказалось, что это очень больно, и я запрыгала на одной ноге, с чувством ругаясь. Именно этот момент выбрал Ванька, чтобы повернуть ключ 8 замке. Так он меня и застал: в позе цапли.

Казалось, Ванька решил себя за что-то наказать. Каждое утро они с сенсеем устраивали совершенно безумные бои, от которых сердце замирало. Я приносила еду, садилась на лавочку и с затаенным ужасом ждала, что один из мужчин убьет другого. Они дрались так яростно, что смотреть было больно. Тело Ваньки покрылось синяками и царапинами, и я мазала их гелем, чтобы заживить хоть чуточку быстрее. Гордеев-младший не сопротивлялся, но и не поощрял. Он хотел страдать, он считал, что этого заслуживает. Но почему? До поры я этого не понимала.

— Не говори, что я пришел, — попросил он. — Забежал забрать вещи.

— Я хотел сказать тебе, что… — Он вздохнул. — Решил добровольно пойти в армию. Теперь, когда я отказался от защиты диссертации, это хороший вариант. Так будет лучше, даст время на переосмысление ситуации…

— Прости конечно, может я идиотка, но разве в МГУ нет военной кафедры? — вытаращилась я в темноту в надежде углядеть хоть кусочек Ваньки.

— Ну вот и славно.

Мы заговорили одновременно, и оба примолкли, позволяя высказаться другому.

Мы встретились с ним в фойе, случайно. Я бегала по делам, пришла позже окончания обеденного перерыва и застала его у лифтов. На календаре было шестое апреля, как сейчас помню. Цифра врезалась в память навсегда…

— Что происходит? — раздраженно поинтересовалась, не желая делать вид, что ничего не заметила.

— Как скажешь, — пожала она плечами.

— То, что было в лифте, еще в силе? — сбил с мысли Ванька, теснее прижимаясь к моей спине. Я даже уперлась ладонью в стекло, чтобы удержать равновесие.

— Подожди, — шептал мне в ухо Ванька. — Не здесь. Так нельзя.