— Тебя Рома заберет?

И тем более смешными казались слова, сказанные мне Ванькой:

— Отчим? — удивилась я.

— Н-ничего, — запнувшись, ответил Егор.

— Я тоже хочу папу, который построит под меня жилой комплекс, — кисло сказала Ритка. — Но, вообще, Гордеев странный. С одного взгляда видно, что по его сыну ученая степень не плачет. А он все «диссертация, диссертация». Зациклился и гнет свое. Отпустил бы сына в свободное плавание — толку бы было больше. Самодур.

— Господи, мне кажется, я вижу ее платье насквозь, — услышала я привычно осуждающее от Иришки и обернулась, но не поняла, в чем дело. — Да и по возрасту она подходит скорее Ваньке.

— Два года назад развелась, и да, купила квартирку, тонну темных платьев с яркими платками и стала зачитываться трагичной поэзией. Ей это к лицу — не спорю, а вот тебе не пойдет.

Вообще вся вакханалия длилась недолго: не будучи начинающими самоубийцами, ребята поспешили покинуть приемную до прихода начальника, предоставив имениннице прекрасную возможность уничтожить доказательства существования вечеринки самостоятельно. Помочь вызвались лишь два человека: Ванька и Катерина. И пока секретарша подметала конфетти, нам оставалось заняться бокалами.

— Ты и не обязан, — пожала я плечами.

Запоздало-юношескими переживаниями круг проблем не ограничивался: у ожидания была еще одна сторона. Если поначалу мы расценивали молчание Сергея Новийского, как взятую паузу, то теперь забеспокоились всерьез. Гордеев ходил мрачнее тучи, вызывая ассоциации с графом Дракулой, Катерина с видом штатного Нострадамуса по пять раз в день повторяла фразу «что-то грядет», а в начале каждого моего разговора с друзьями после дежурного вопроса о делах шло: «Новийский не объявился»? «ГорЭншуранс» был солидарен: «ГорЭншуранс» дружно клял пропавшего политика.

Выходя в тот день из лифта на начальственном этаже, я все еще переживала о пустом холодильнике, но стоило толкнуть дверь приемной, как все эти мысли вылетели из головы.

— Ему нужна собственная квартира, — тут же подхватила Иришка. — Большой мальчик, а все еще живет с папой.

— Если вы продолжите так пялиться, она подавится, — вмешалась нас Лона. — А вообще, вы не думали, каково Ваньке, когда его отец приводит домой вот таких девушек?

— Все сложнее, чем тебе кажется. Она не напористая, но и не пустышка, которой нет дела. Ей есть что предложить помимо кивков головы на каждое замечание. Не смей ее унижать и использовать. Для этого есть Роман! Ну что? — не выдержала я его несчастных глазок.

Щедро раздаривая улыбки окружающим девицам (а нас было большинство), Ванька мастерски откупорил бутылку и начал разливать шипучую золотистую жидкость… разумеется, с меня. Только прежде расцеловал в обе щеки, заставив раскраснеться от удовольствия. К счастью, Иришка оттеснила Ваньку так быстро, что даже не рефлексию времени не осталось.

Скомканно попрощавшись, мы разошлись в разные стороны. Но вместо того, чтобы вернуться в зал, я не удержалась и сорвала ленточку. Серьги были прекрасны.

— Куда ты собралась? — удивилась я, а сестра лишь показала на выход. Мол, давай выйдем. Там тише.

— Ну и что ты делаешь? — поинтересовалась жестко. — С Лоной. Что ты делаешь с моей сестрой?

Они мне понравились с первого взгляда. И пусть не очень шел к моему наряду, я все равно вставила серьги в уши. Они смотрелись. Не повторяли цвет глаз и волос, просто подходили мне. Как Лоне удавалось чувствовать такие вещи, я никогда не понимала, но все, что она выбирала для меня, становилось абсолютно «моим». В этом я усматривала особенный нежный смысл. А еще никому бы не призналась, что думала о таких вещах.

— Что такое? — заметил мое беспокойство Ваня.