Груз на моих плечах стал слишком громоздким и тяжёлым. Моя спина выгибалась от тяжести, даже килограмм не отдать тебе. Всё во мне. Ох, если б только вырвать сердце….

Тяжёлые мысли, светлые мечты, но только ты рядом со мной. Как же было странно улыбаться на падающий снег, по воле которого погибаешь и мёрзнешь.

Ангел удивился, когда попросила его остановиться. Мы прошли довольно много за день. Ветер не поднимался. С холма, на который поднялись совсем недавно, открывался прекрасный вид на простор этого мира.

От накопившейся грусти стоило избавиться, поэтому без зазрения совести усадила ангела возле себя, взяла его ладонь и похлопала по ней в знак дружбы и доверия. На нас падали снежинки. Нас окружало уединение.

Мужчина и женщина. Друг напротив друга.

Бешеное сердцебиение, разгонявшее кровь. Красные щёки от лёгкого смущения. И костёр, вырисовавшийся в воображении, но появившийся между нами, обогревающий нас от холода.

Долго смотреть на существо показалось очень смущающим. Если бы меня увидели, заметили расширившиеся зрачки.

Мужчина и женщина. Наедине.

Окутаны грустью и грядущими метелями.

– Мне бы хотелось, чтобы ты запомнил этот момент. Возможно, скоро метель нас разлучит, поэтому запомни. Конечно, ты не узнаешь то, что скажу, но зато можешь прочувствовать. Можно посчитать это прощанием. Пускай так. А лучше посчитай это разговором, лёгким, ничем не принуждающим. Нас пока никто не торопит. Мы можем выговориться, – мысли перескакивали на другую. Дыхание сбивалось от внезапно набросившегося волнения. А он сидел, думал в мою сторону и как всегда ничего не понимал. – Сначала мне нужно поблагодарить тебя за заботу. Сказать, что всё было не зря, что ты становишься сильней и скоро заговоришь. Затем стоит смотреть в одно направление и говорить ни о чём. Это очень приятно. Можно представить на этом небе звёзды, представить истории про луну. У меня их очень много, – говорила неторопливо, берегла горло, ведь знала о долгом монологе, что может утопить даже внимательного и интересующегося слушателя. И вот, глядя на него, поглядывая на светило, жмурясь от воспоминаний, продолжала разговор. – Раньше любила наблюдать за ней, засыпать под её светом, воображать, что на её поверхности живут народы, скрывающуюся за специальным биополем и при этом обладающие волшебной силой. А ещё я всегда, когда проходила мимо мест, где была изображена луна, всегда останавливалась и мечтала о ней. Не удивительно, что почти все украшения в виде луны. У меня очень сильная связь с этим спутником, к сожалению, или, к счастью, по сравнению с тобой. Раньше вообще считала, что именно она дарует мне сны в жанре ужасы, в них всегда было много жестокости и завораживающей красоты.

Один из них стал основой даже для работы. Одна девочка-подросток становится подопечной женщины, у которой есть сын-старшеклассник. У девочки нет родителей, она из богатой семьи была, да только это не спасло её от одиночества и подхалимства родственников и знакомых, возжелавших прибрать к себе часть огромнейшего наследства – корпорация, загородное поместье, акции и всё такое. Ещё она не умела общаться с людьми, потому что отец-псих запер её до шестнадцати лет в поместье, устроив домашнее обучение. Знаешь почему? – задавала ему вопросы, не ожидая ответа. Лунный свет сводил с ума, заводил в дебри сознания и выкапывал яркую историю. Ангел не менял позы, сидел и ждал, когда длинные потоки звуков прекратятся. Моё же сердце делало удары всё чаще; кровь разбежалось настолько, что стало жарко и так волнительно. От всех чувств исходила тень спешки, поэтому жадная до слов и голоса людского, говорила быстрей и с придыханием. – Он хотел создать идеального человека, такую же красивую как её мать и такую же умную, как энциклопедиста-учёного, Мировой мозг. Ребёнку повезло, что в поместье случился страшный пожар, унёсший жизнь её отцу, и она освободилась из темницы, затем её подобрала хорошая женщина с добрым сердцем. Однако кто мог знать, что её сын окажется собственником, ревнивцем и ребёнком низвергнутых ангелов, а именно демоном? Его злость была безграничной. Великолепное образование и воспитание сотворило из него подобного воде, что может протечь куда угодно, высохнуть и оставить ничего не тронутым, – рассказывала про этого персонажа, видела его перед собой как призрака и сжималась от надвигающегося страха. Его глаза…. Налитые бордовой густой кровью, горящие таким же огнём, эти глаза видела во тьме. Видела прищур чудовища, что жило внутри его существа. Не понимала, откуда это взялось во мне, если сотворила такого монстра в сознании. Однако неприятные воспоминания о нём не прервали рассказ. После недолгой передышки преступила к рассказу дальше. Мои руки в воздухе рисовали фигуры, лицо, подвижное, молодое, показывало и грусть, и испуг, и омерзение, что должны были читаться в образах героев сна. Как драматург, жившим своим произведением, зачитывала историю с такой интонацией, какой не смог бы зачитать и первоклассный актёр. – Стоило перешагнуть девочке порог их дома, оказаться в своей новой комнате, как её начали душить тёмные силы. Стоило закрыть глаза, как она оказалась прикованной к каменной стене, а перед ней возник тот самый юноша с железной цепью.

Он избивал её, угрожал, шипел и мучил так, что живому не присниться, но привыкшая к жестокости девочка не посмела просить помощи. Она молчала сквозь боль, потому что привыкла, потому что не научилась защищаться от недругов. У неё не было даже представления между добро и злом. Её глаза были такими холодными и безжизненными, что они тушили пламя в груди демона. Молчание и кровь девочки вскружили голову мальчику. Придумав новую пытки, щелкнул пальцами и пинками отправил к началу лестницы, что вела только вниз. Круглая, как в средневековых башнях. Девочка оступилась и покатилась вниз. Хрустели её лёгкие, ноги и руки, она не могла остановиться, продолжала молчать и принимать на себя все удары в жизни. И слышала в ушах гогот сущего дьявола.

Долго катилась. Хрупкая светлая девочка скатилась кубарем с лестницы и оказалась в абсолютное белой квадратной комнате. А за ней кровавый след. И видит перед собой небольшую дверцу, как Алиса, квадратную, почти незаметную. И ползёт эта девочка, цепляясь сломанными пальцами за пол, затягивая тело в комнату. Дурной этот ребёнок? По мне это дитё с разрушенной душой обладал сильной волей. Может, даже жить не хотел, но полз сквозь боль и смех недругов, тянулся к выходу. И когда её красные пальчики дотянулись дверки, отворили её…. Лавина снега вырвались из этой арки, выбив и дверь, и придавив ребёнка к себе. Снег забивал рот, нос, лез под одежду. Всюду было. И было так холодно и больно. Одиноко.

Лежит эта девочка, смотрит в потолок и принимает на себя удар судьбы, снова и снова, бьётся её сердце, а глаза с цветом океана пугают неписанной безразличностью ко всему. И внутренний дьявол шепчет. Пугает даже надменного юного демона, подошва ботинок которого придавливала к снегу ладонь ребёнка.

Этот юноша был во всём красно-чёрным. Он кружил над ребёнком и тонул в безразмерном холоде, исходящего от девочки. И даже когда озлобленный схватил её шею, стал интересоваться её бесхребетностью, на него смотрели эти глаза. Этот взор проникал в его бездну, ядом проносился по телу, вызывая сущую муку для существа, что так посмел изгаляться над невинным.

Ни слова упрёка, ни крика с обвинением. Оглушённый происходящим демон щелкнул пальцами в третий раз. Он сидел на своём любимом диване, девочка лежала на полу и перебирала руками, словно ещё находясь в красном снеге. Всё это было реальной иллюзией. Всё это было жалкой проверкой на стойкость. Испытание. Он думал докопаться до истины, обнажить пороки того, с кем будет жить. Жестокое существо видело перед собой того, кто даже не знаком с ценностью жизни. Этот ребёнок просто встал, отряхнулся и поклонился. Даже голос не подал. Что думаешь об этом? – обратилась к ангелу вновь, вновь беря секунды для передышки. Замерший мужчина смотрел в пустоту, тонко реагировал на вибрации души и тела, что теперь частично понимал сказанное. Наверно, он ощущал и ужас, исходящий от меня, и интерес, и сострадание. Видеть перед собой живые картины, считать их реальными, существовать среди них и не сойти с ума. Брать из этого уроки на будущее, делать выводы… Данная история была очень дорога мне. Вспомнила, как делилась обрывками сна с дедушкой, только не дослушал он меня, не смог. Нужно было идти домой. В тот день тоже шёл снег, а мне было тепло под небом, но всё естество дрожало, лишь припоминания о шершавых каменных стенах, ледяных, жёстких и глухих; о снеге, что полюбился именно через этот сон, не смотря на свою злодейскую роль. Прошли года. Одна из первых историй имела приятное послевкусие, до сих пор оставалось в сознании моменты снегопада, являло себя миру. – Этот ребёнок, как мне кажется, давно разгадал демона и просто решил принимать удары, ведь знал, что всё закончится. Хитро или глупо? Без выбора. Ведь во взгляде девочки было лишь понимание предрешённости жизни. В свои пятнадцать лет она погрязла в ежесекундной трагедии по воле высших сил и пороков взрослых… На этом сон закончился. С её стойкого перенесения избиения. Что было дальше, интересно? – легонько толкнула статую. Ангел покачнулся и повернул ко мне голову. Густые брови изогнулись в притворном интересе. Усмехнулась, как всегда, от горечи и принялась доканчивать. Горло уже пылало от боли. – Честно, я знаю всю эту историю, но, к сожалению, не дописала её, посчитала слишком детской, глупой и недостойной для показа публики. Да и неправильно мировоззрение было у меня тогда. Начиталась работ про «ненависть-любовь». Стоило бы заменить «ненависть» на «насилие», это определение станет верней. А мысли всё шли дальше, не жалея ни глухого слушателя, ни жалкого жалобщика:

Вообще мне жалко современных детей. Раньше нас ограждали от насилия, а сейчас, куда ни глянешь оно везде – будут тебя избивать – никто не поможет из-за страха самому сесть, только телефон достанут в лучшем случаи; какой канал не включишь – тут война, тут террористический акт, тут мать зарезала ребёнка, отрубила ему части тела и выкинула в мусорный бак, там муж из-за ревности решил отрубить кисти рук своей женщине; отец может изнасиловать дочь; там восстание рабочих, недовольных жизнью, поэтому их правительство забрызгает ядом и увезёт в неизвестное направление. Наверно, поэтому в нашей литературе очень много жестокости, особенно сейчас, когда каждый второй грамотный и может написать своё видение мира. Он растёт в этих условиях, его ценности изменяются, поэтому ему нормально, когда его унижает партнёр, не уважает его личное пространство, когда не доверяет ему и говорит, что он должен терпеть, ждать, не мешать, не требовать, что бить – это от любви, что улыбаться другим людям, заниматься любимым делом – предательство партнёра. Вот мы и попали в капкан.

Я очень боюсь отношений, – тревожные размышления о будущем через призму сна доводили до осознания собственной ущербности и слабости. Современная жизнь пугала меня неопределённостью, как оказалось, не чувствовала защищённость даже под крылом родителя. Отовсюду ждала удары судьбы. Как пискарь Великого сказочника порой хотелось зарыться в норку, выходить в мир изредка, не разговаривать, не общаться, знать, что лёгкие не расщепятся от боли, слёзы не польются от жестоких слов, а ноги не перерубят, когда захочется полетать. Мог ли понять меня этот ангел? Его били, секли, ему вырвали крылья! Оставили помирать. Он уже это пережил, что об этом вспоминать? Только ненавидеть, страдать, пылать от желания отомстить врагам. А если на тебя только заносят руку? Знает ли это ощущение? Может ли прочувствовать это через связь? Внимательно следила за мимикой ангела, а внутри заходила во внутренней борьбе. Леденела от грядущего, теряла воздух в лёгких, дышала как ненормальная, как ребёнок, которого оставили в парке развлечений в одиночестве, на много-много часов, до самого закрытия, пока охрана ни пошла в обход. – Боюсь, ведь… меня может снять на камеру любимый человек, ради прикола, ради мести, ради своего эго. Боюсь, если он предаст меня и изменит, потому что будет бояться расстаться с удобным партнёром. Что зарожусь гепатитом, СПИДом или ВИЧ. Что на меня поднимут руку. Что мне придётся выбирать между своей мечтой и семьёй. Что я не смогу обеспечить и воспитать нерождённых, но желанных детей из-за непонятной экономической ситуации в стране, из-за страха оказаться брошенной с прицепом, с нищенской зарплатой, которой прокормить даже себя будет смехотворно.

Я боюсь привыкнуть к этой жизни.

Я боюсь отдать всё, что есть, потому что это всё, что у меня есть. Тебе не понять, наверно. Этот страх…. Это понимание, что ты один в миллиардах людей, всем на тебя плевать, только дать похохотать и ненавидеть, дать бы оболгать и позавидовать. Я не прожила долгую жизнь, но зато прочувствовала эту пустоту… Я выгорела жить, понимаешь? Я последние годы живу с предрешённостью, во мне была вера, я верила, надеялась, старалась, но разве жалкие рукописи способны поставить меня на ноги? Если вернусь, кто скажет, что кроме красивой природы, что держит тебя здесь, кроме слепой мечты, ради которой ты просто выживаешь, у меня нет причины жить, что её не должно быть. Ведь жить – это жить, просто, с улыбкой, преодолевая трудности, но не всегда. Не обязательно делать что-то значительное, чтобы не умереть просто так, можно прожить жизнь счастливо и спокойно. А потом вспоминаю бомжей, инвалидов и психопатов… падающие самолёты, обвал рынков, обнищание населения, засуху, загрязнение воды и жажду из того, что источники с водой пересыхают, вижу нищету, грубость и трусость людей, невоспроизводимые ресурсы Земли, и паника возвращается. Что мы наделали? Что я сделала как человек, чтобы изменить эту предрешённость? Что сделала я? – мои ладони дребезжали в истерики. На этом длинный витиеватый монолог закончился. Надрывно вздохнула и слегка повернула голову, чтобы не видеть бледное лицо путника.