Тело, сложенное пополам, лёгкое и непривычное холодное, настолько тяжёлое, что и свой вес вынести неспособное, покойно умещалась в больших руках существа, похожее на ночь, бледное как луна и высокое как дерево. В чёрных болоньевых одеждах он держал это тело и нёс через пургу с особой осторожностью, чтобы ненароком не сбить слабое биение красной мышцы.

Он будто бы плыл по снегу; его следов почти не оставалось и таким образом его невозможно найти. Он шёл в пустоту, лишь бы куда-то уйти да поскорей, ведь метель, нещадно мечущейся в поисках жертв, не давала покоя. Он прижимал к себе моё слабое существо, скрывая его за рваными остатками накидки.

Долго мы шли. Долго приходила в себя. Но ни теплота тепла, ни его объятия, ни время, ни стихающая метель не возвращали мне особых сил. Я оставалась необычно слабой и неприспособленной к условиям жизни, в то время как ангел неплохо справлялся, даже в полной темноте, словно находился в родной стихии, ещё более жёсткой и непрошибаемой. Он ходил ровными шагами, не путался и смещался с оси, ведущей только вперёд. И был так уверен в себе, что покорял моё слабое сердце.

Когда ветер смолк, ангел тут же опустился на колени, опустив ношу на них, принялся нащупывать меня. Так добрался до обледеневших стоп. Почти не думая, стянул часть накидки, разорвал, и принялся, обязывая их, мастерить глупую и ненадёжную обувь, но даже за это была благодарна путнику, послушно принимая заботу. Перемены в характере поражали. Из холодного существа, стоящего истуканов во время объятия, превратился в пылкого мужчину. Смешно, не правда ли? В то время как я замерзала, он пылал огнём и являлся единственным очагом, где не могла заледенеть. Как же была жестока судьба или воля Высших. Как же они искусно играли с нами. Измывались. Хохотали над нами.

А этот всё обвязывал ноги, потом кисти, замотал в свои одежды, оставшись лишь в странном длинном платье, но из-за особой темноты не смогла полностью разглядеть, зато смогла увидеть тени от крови на его лице, опаляющее светом луны.

Зачерпнув горсть снега, принялась втирать в лицо в руки ангела тающие на нём снежинки, смывая кровь и грязь. Чистый, красивый, совершенный. Жаль, что не видит мою улыбку. Жаль, что чувствует лишь вибрации да дыхание, но пусть так. Смотрит пусто с закрытыми веками, а ладони так обжигающе приятны. Смотрит на меня никак, но близко, извергает из себя тепло для меня. И всё его совершенное лицо не изображало беспокойство, даже губы не кривились для печальных человеческих изображений. Меня морило на этом мужчине, но эта слабость была мне противна.

Особенную муку ощутила, что теперь меня обвязывали лентой, последней, самой последней, что связала, которую нащупал во время обыска, пока грел меня.

– Забавно, – прошипела глухо и усмехнулась с продолжением, – теперь ты ведёшь. Солнце и луна. Песок и снег. Жара и холод. Я и ты. Мы на двух сторонах медали. Что должно произойти, чтобы мы встретились ребром? – смотрела на его немного узковатый подбородок, затем на кисть, что обвязали. – Только не жалуйся. Я буду идти до последнего. За тобой.

И наш путь начался вновь. Неизвестно куда. Неизвестно где. Только вперёд. Лишь вперёд.

Ангел оказался недовольным, когда самодовольно спрыгнула с колен и решила пойти наравне. Было тяжелей, дольше, но я была упорно и шла за ним, проваливаясь под снег, пока он плавно плыл по белой глади и частенько вытаскивал из моих трясин.

Шли по этому миру, ощущали со всех сторон нежелание природы подгибаться к странникам. Бескрайние и бесчисленные холмы, падающий снег, резкие приходы метелей. От всего на свете зависели наши жизни. И теперь держать руку оказалось сложней.

С особой неохотой шла, понимая, что задерживаю всех из-за слабости и неспособности противостоять зиме и ночи. Зрение до сих пор было обращено к свету, разглядеть, что в триста метров оказалось трудным, поэтому мы просто выходили к высоким холмам, то и дело сравнивала с горами. Выше, острее, опасней. Свет луны, пускай и яркий, но приглушенный, не такой, как солнце, что падает на всё. Луна освещала избранные участки, вертелась вокруг собственной оси. На её поверхности, как с фотографий, можно было отличить огромнейшие тёмные кратеры. Они пугали. Да и вся Луна была больше, как с Земли, протяни руку и схватишь её.

Мои способности оказывались бесполезны во тьме. Говорить потрескавшимися губами – неприятное занятие, а уши…. Болели от ветра и не желали ничего слышать. Брела за путником, ощущала полную ничтожность и с печальными мыслями наблюдала за поясом, соединяющего нас.

Наверно, лучше обрезать и уйти. Тогда он сможет пройти дальше, а я… А что со мной? Даже с помощью ангела мне холодно, его старания не избавят от усталости. Не спасут жизни ещё раз, когда решу поспать. Ангел выживет. Ему привычны данные температуры. Я много думала о нашем расставании, утопая в ущербности. Хотела быть равной, а стала вновь зависимой от кого-то.

Безумно не хотела, чтобы кто-то тянул за собой.

Что со мной? Разве ранее ангел не был таким же? Я даже тянула его за собой до мозолей на пальцах. Не время ли это для его благодарности?

Эх, нужна ли она мне, если вокруг только снег, холод, метели и тьма? Не донесёт до конца вакуума, его пылкости не хватит до завершения испытания, ведь колеблется, вижу, что колеблется, ведь он с трудом терпит промедления и поднимание меня из ям.

Его тяготит моя компания. Видела это. Принимала это с улыбкой.

Лента…

Мои небольшие ладошки, обмотанные тканью, с трудом переносили стужу. Что-либо трогать – себе дороже. Кожа покрывалась бороздами как трещинами, разрывая плоть. Осознавать, видеть, чувствовать этот ужас. Хотелось кричать и бежать, но стопы, примерзающие к остаткам одежды, твердеющие от снега, превращающегося в могущественный лёд – уже через пару часов путешествия не могла нормально идти. Наступать на твёрдые стопы, слышать стук при соприкосновении с ледяными хрусталиками, также больно, как резка мышцы. Всё тело сковывал лёд. И ничего не могла с этим поделать.