Шумная, как всякая женщина, томила непонятными речами, мешая ощущать звуки мира, что не вижу, не слышу. Её волны перебивали мои мысли, обращали к себе, были очень долгими, как речи правителей с планет. Ораторы, говорящие много, но не по делу, а ты говорила просто так, свободно, меняла силу волн, пародируя, наверно, голоса разных говорящих, прекрасно зная, что не могу говорить. Злила.

Сейчас, когда мои руки и ноги освободились от ноши, оставшись в единстве с собой, ищу тебя, поспешно проходя по толстому люду. Недавно что-то барабанило по земле, сносило вибрациями. Воздух электрифицировался. Были молнии. Проходили везде, старались нас задеть, но ты, как всякая упрямица-проводница, потащила меня к холмам, потом погнала в низину и вывела на лёд, где и началась настоящая битва. Дура.

Она скакала по изломанному льду, охраняла меня, чтобы не оступился, сама падая и рассекая тело. Резонировала шум своим голосом.

Мы долго бежали по льдинам, семенили, дабы не попасться в электрический удар, а после, когда показалось, что всё успокоилось, меткая стрела смерти пронзила льдину, на которой держались; девка поехала вниз и ушла под воду.

Стоило ей утонуть, как удары стали прекращаться, вода замедляться, а льдины вырываться и падать. Под ногами разверзся водопад.

Моё тело не ощутило особого удара. Без труда вылез на замёрзшую реку и принялся блуждать, переступая с ноги на ноги, крутясь из стороны в сторону. Даже ветра не было. Всё улеглось. Вибрация стало так мало, что представилась возможность прочувствовать дуру, что наверняка нахлебалась ледяной воды.

На что мне её жизнь или смерть? Однако она была единственным существом, что окружал меня, относительно разумным и смелым, чтобы не бояться всего на свете и держать спину ровно.

В прохладе, что являлось для человека смертельным холодом, по льду и воздуху нащупал слабые волны жизни. Как будто кто-то стонал. Хрустел под собой снегом.

Побрёл туда.

Дошёл.

И наткнулся на ледышку в форме женщины. Твёрдая, вся перекорёженная, сердце еле стучало, лёгкие наполнись прозрачными камнями. Ей, должно быть, оставалось немного. Но я её нашёл. Подсунул под себя и принялся греть.

От холода она не могла даже дрожать. Её слабое тело вновь ломалось подо мной – трескались корки, сковавшиеся во время утопления; когда сердце убыстрилось, принялся растирать кровавые ноги и руки, возвращать ей жизнь.

Это место не предназначалось для людей. Они были беспомощны без инструментов и одежды. Эта же была словно голой на морозе, прибывшая из жарких стран. Только чудо позволяло ей дышать, бродить и болтать, как она любила. Почти всё её тело превратилось в лёд. И этот лёд топил долго. Пока нёс подальше от реки, перешёл даже на берег, вытоптал дорогу до низменности, скрыл её остатками одежды. Ждал.

Без её зрения мне не выбраться отсюда.

Будь у меня зрение, я бы уже стёр снег и разбил замыслы создателя, расквитался за содеянное. Желал мстить настолько беспощадно, чтоб даже боги пришли кланяться и упрашивать, дабы отпустил их собрата, лицемерные бессмертные, только и ждущие как стать единственным верховным богом.

Сердце билось. Она дышала. Роняла мокрую соль. Истекала болезнями. Надрывалась от непрекращающегося кашля. Её неуязвимость стремительно таяла с приходом зимы. В этом заключалась ещё одна загадка данного места.

Когда та была без сознания, набравшись силы воли, открыл глаза и замер. Надо мной хорошо поиздевались, лишили всех органов чувств кроме осязания и интуиции, а теперь, по воли создателя, ко мне возвращалось зрение. Едкая злобная усмешка.

Я не мог ничего различить, даже толком цвета, только размытость, но уже что-то. Обрадовался. Вскочил. И снова замер. Тяжёлая рука спутницы ударилась о снег.

Наблюдал, как человек находится при смерти, получал по неизвестным причинам отобранное. Неужели наказание истекало?

Можно было вновь плюнуть, самому отправиться в путь? Жалость к человеку не позволила оставить её в этот час. Тайная связь между нами…