Два плюс два равно четверг, напомнила я себе. Дело ясное, что дело тёмное.
Понятия не имею, что нашло на парня — и от этого страшнее в сотню раз.
Слабость, характерная для возвращения в сознание, уступала место не самым приятным ощущениям. Место удара пульсировало, рук я бы предпочла не чувствовать. Щиколотки связаны тоже, босые ноги ужасно мёрзнут на сквозняке. Ботинки, должно быть, остались там, где я бросила их сушиться.
Во рту — мокрая тряпка. Я сжала её зубами и поняла, что это обвязанный вокруг головы кляп.
К счастью, кляпы Радвин вязал куда хуже. Поёрзав головой по полу, я сдвинула повязку и вытолкнула ткань языком.
— И как это всё понимать?
Он явно услышал: движение мела на секунду прервалось. Но отвечать не пожелал. Показалось, что даже сквозняк стал холоднее.
Верёвки держали крепко, впивались в кожу так, что любое трение казалось мучительным. Не разорвать, не выскользнуть. И магия до сих пор не отзывалась. Я попробовала зачерпнуть из запаса кольца — всё равно что хвататься за скользкий край: только пальцы соскакивают.
— Эй! Эй! Хотя бы посмотри на меня! — Смесь из страха, злости и возмущения оказалась поистине гремучей, меня затрясло. — Эдельгара ты тоже предашь? Тюк по голове — и быстрая доставка во дворец? Как ты можешь так поступать с родной сестрой?!
Его проняло.
Книга шлёпнулась на пол. Радвин подлетел ко мне, вздёрнул на ноги и затряс так, что мой затылок застучал о стену. С потолочных балок посыпалась пыль.
— Родной сестрой? — Глаза его горели безумием. От чёрного горя в них стало трудно дышать. — Родной сестрой?! Моя сестра любила этого придурка Олбриджа, моя сестра никогда и слова поперёк не говорила отцу, моя сестра не владела магией! Я знаю, кто ты на самом деле!
Внутренности покрылись льдом и разом треснули.
Клацнули зубы, я едва не прикусила язык.
— И кто же?
Болтанка прекратилась. Тяжело дыша, Радвин смотрел на меня с такой ненавистью, что от неё было больнее, чем от его рук, стискивающих мои плечи.
Задним числом я удивлялась, что никто об этом не подумал. Должно быть, роль сыграло то, что ни у меня, ни у мессира не было по-настоящему близких людей. Откуда нам знать, каково это — изучить кого-то настолько, что перемены в нём нельзя упустить.
Может, ещё получится отыграть назад. Придумать объяснение, которое убедит его. Но я видела перед собой не часть плана, не подчёркнутое имя в списке целей, а безутешного брата, который потерял сестру. «Мы будем думать о морали, хотите вы того или нет», — сказал Эдельгар. В нём был этот стержень, несгибаемый даже под весом огромной ставки.
Дурной пример заразителен.
— Скажи это, — попросила я, не отводя взгляда. — Кто я?