– А может, точно? – загорелась она. Опять поманило любопытство и студенческое тщеславие: не каждая может похвалиться, что у якутского промысловика в зимовье гостила, ленков да хариусов собственными руками ловила.

– Сходи-сходи, любительница путешествий, – добродушно разрешил Белявский. – Туда три километра пробежишься, а обратно с комфортом приедешь. Но одну не пущу. Чтоб не переживать потом, пусть вон Вадим тебя проводит.

– Если надо, конечно… – с готовностью отозвался Вадим, молча отбиравший со дна канавы образцы.

– Надо-надо! – строго подтвердил Белявский и уже с другой интонацией, заговорщически глянув на Диметила, добавил: – Да можете там вместе и заночевать.

– Ну это… – Вадим в очередной раз покраснел. – У меня не получится… на вечер много работы. Я только провожу – и назад…

– Дело хозяйское, – усмехнулся Белявский, – но карабин с собой возьми.

Когда они вечером отошли от палаток с километр, Верка, пожалев ноги подневольного провожатого, прямо-таки заставила его вернуться в лагерь, убедив, что дальше прекрасно доберется до Афанасия сама. А в случае чего у нее есть наган и спички.

И вот теперь она сидит на этом проклятом тополе…

Где-то далеко хрустнула ветка, потом еще раз – поближе. Веркино сердце счастливо колыхнулось: «Афанасий! Услышал!» И она прокричала радостно:

– Тут я, тут! Сюда-а-а!

Шум стал быстро приближаться, и вскоре за деревьями показался силуэт – нет-нет, только не это! – какого-то большого зверя. Еще через мгновение на прогалину вывалил огромный черный медведь с белым пятном на груди. Верка сначала оцепенела, а потом дико закричала и, забыв про боль, бросилась к ближнему дереву, безуспешно пытаясь допрыгнуть до нижних веток.

Поняв, что у нее ничего не выйдет, она беспомощно прижалась спиной к стволу. Мозг отказывался что-либо соображать и только как-то тупо пульсировал. Ошеломленный ее воплями, медведь поначалу замер, а потом, увидев, что она затихла, стал опять медленно приближаться, качая головой из стороны в сторону.

Вместе с отчаянным криком к Верке вернулась способность мыслить, выплеснув откуда-то изнутри: «Раздеться! Быстро раздеться до пояса!» Она начала лихорадочно срывать с себя штормовку, футболку, бюстгальтер. Видно, это подействовало на зверя, он снова остановился, но потом почему-то лег на живот и, почти роя мордой мох, пополз.

«Крадется-крадется!.. – Отчаянно забилось в ее голове. – Сейчас бросится!»

– Мама-а! По-мо-ги-те!.. – Веркин визг метнулся в чащу, а она сама бросилась к другому дереву. На этот раз повезло больше – уцепившись за нижний сук и обхватив сосну ногами, она с неизвестно откуда взявшейся ловкостью белки быстро полезла по стволу, не обращая внимания на царапающие живот и грудь кору и ветки, с ужасом ожидая, что ее вот-вот рванет вниз когтистая лапа. Лишь почти у самой вершины Верка остановилась и глянула вниз.

Медведь и не думал гнаться за ней. Словно убедившись, что она обрела безопасность, зверь направился к разбросанной одежде, собрал ее в комок, подошел под дерево. И вдруг, вытянувшись на дыбы, он словно бы протянул одежду Верке. Глаза зверя коварно блеснули ярко-зеленым светом.

«Сволочь, подманить хочет. Умный!..» Она поднялась еще на сучок выше. Тогда медведь отшатнулся назад и швырнул тряпичный ком прямо в нее. «Сбить хотел, гад! Не вышло!» Верка успела подхватить штормовку. Футболка и бюстгальтер повисли на нижних ветках. «А за это спасибо!» Она смахнула с ободранного живота и голой спины десяток впившихся комаров и быстро натянула штормовку. Неожиданно зло вспомнила Карпыча: «Его бы, старого трепача, самого раздеться заставить до пояса. Только снизу!»

Медведь явно не собирался никуда уходить. Он разлегся под деревом и время от времени поднимал глаза наверх, словно желая убедиться, не исчезла ли куда его жертва.

– Ничего, ты еще свое получишь, – потихоньку шептала Верка, скорей не угрожая зверю, а поднимая собственный дух. – Вот придут наши, они тебе покажут! Жаль, что наган не стреляет, а то бы я тебя сейчас всего продырявила!.. Козел!..

Чтобы ненароком не свалиться, она вытянула из штанов ремень и, обхватив им ствол и свою талию, снова застегнула. Примостившись поудобнее на ветке, положила голову на другую. Затянула капюшон, опустив на самый лоб, и стала ждать утра, время от времени вся сотрясаясь от мелкой дрожи.