Относительно второй записи Арсений выяснил, что целый ряд упоминающихся в ней владений поступил в монастырь от совершенно других лиц и гораздо позже эпохи Сергия Радонежского. О подмонастырском селе
Неверной является и дата вклада Дмитрия Донского. 6901 год «от сотворения мира» при переводе на наше летоисчисление соответствует 1393 г., когда ни Сергия, ни Дмитрия Донского в живых уже не было. Все это привело Арсения к выводу, что данные грамоты Дмитрия Донского должны быть признаны подложными, и, исходя из этого, следует полагать, что Троицкая обитель при жизни ее основателя не имела вотчин.[935] И хотя мнение исследователя о подложности грамот Дмитрия Донского получило всеобщее признание, он не ответил на два других вопроса: с какой целью и когда была изготовлена эта фальшивка? Составитель ее серьезно рисковал. О том, что московское правительство внимательно следило за появлением подобных подделок и сурово наказывало их авторов, не считаясь с условностями, свидетельствует летописец, поместивший в конце XV в. следующее известие: «Тое же зимы архимандрита чюдовского били въ торгу кнутьемъ и Ухтомского князя и Хомутова про то, что зделали грамоту на землю после княжь Андреевы смерти Василиевича Вологодцкого, рекши: далъ къ манастырю на Каменное къ Спасу».[936] Чтобы понять обстоятельства, побудившие троицких монахов совершить подобный подлог, необходимо обратиться к истории других аналогичных подделок.
Одной из них следует признать духовную грамоту митрополита Алексея, которую обычно датируют временем около 1378 г. Она представляет собой распоряжение о передаче основанному им московскому Чудову монастырю ряда подмосковных сел.[937] Оригинала завещания не сохранилось, но сомнений в ее подлинности ни у кого из исследователей не возникало, поскольку имеется фототипия подлинника, ныне утерянного, а М. Н. Тихомировым были опубликованы списки духовной, относящиеся к XVI и XVII вв.[938] Кроме того, в ряде летописей (Никоновской, Воскресенской, Симеоновской, Московском летописном своде конца XV в.) под 6885 г. помещена «Повесть о Алексее, митрополите всея Руси», где рассказывается об основании им Чудова монастыря и сообщается, что он «многа же села и люди и езера и нивы и пажити подава монастырю тому, еже довлеть на потребу братьи».[939] Это известие, казалось бы, подтверждало передачу митрополитом Алексеем земельных владений Чудовской обители. Некоторые споры вызывала лишь датировка грамоты. Если М. Н. Тихомиров и другие исследователи полагали, что грамота близка по времени к смерти митрополита Алексея (1378 г.), то Г. В. Семенченко предлагал связать ее датировку со временем основания Чудова монастыря, то есть с концом 60-х гг. XIV в.[940]
Между тем ряд предварительных наблюдений заставляет усомниться в ее подлинности. В летописном изложении до нас дошли позднейшие завещания других церковных иерархов (Киприана, Фотия).[941] В отличие от духовной Алексея они носят совершенно иной характер, заключая в себе поучительное обращение к князю и всей пастве, в то время как Алексей озабочен исключительно имущественными распоряжениями. Да и мог ли Алексей написать завещание? Об отсутствии на Руси до начала XV в. традиции составления митрополитами духовных завещаний косвенно свидетельствует летопись, сообщающая, что Киприан «преставления своего за четыре дни написал грамоту незнаему и страннолепну (то есть удивительную. –
Г. В. Семенченко предпринял попытку анализа формуляра грамоты, но эти наблюдения не дали результата. Его могли дать только историко-географический анализ, изучение владельческой истории упоминаемых завещанием сел.
Среди прочих духовная грамота упоминает село Черкизово (ныне в составе Москвы). Название села происходит от имени выехавшего на Русь ордынского царевича Серки-за. По предположению С. Б. Веселовского, его выезд на Русь можно отнести только к 1360 или 1371 г. – поездкам Дмитрия Донского в Орду.[943] Обычно село получает антропонимическое название только после смерти владельца. Даже если предположить, что завещание относится к 1378 г., то со времени выезда Серкиза на Русь прошел слишком малый срок, чтобы его имя так прочно укоренилось в названии основанного им села.
Духовная Алексея называет и «Рамение, что есмь купил оу Ильи оу Озакова», локализуемое на месте современного города Раменское. Но, судя по княжеским духовным грамотам, именно здесь располагалась в XIV – первой половине XV в. княжеская волость Раменка. В 1389 г. Дмитрий Донской завещал ее своему сыну Петру, после чего она перешла к князю Юрию Дмитриевичу, в завещании которого она упоминается в последний раз в 1433 г.[944] Среди селений, перечисляемых завещанием митрополита Алексея, видим село Каневское, тождественное волости Канев по течению реки Каширки. Согласно духовным грамотам московских князей, это владение было великокняжеским вплоть до 1407 г., когда оно упоминается в духовной грамоте Василия I.[945] Наконец, грамота упоминает Обуховскую деревню. Но, судя по завещанию князя Владимира Андреевича Серпуховского, еще в начале XV в. село принадлежало ему и было завещано его жене.[946]
Таким образом, тот простой факт, что упоминаемые в завещании села вплоть до конца первой четверти XV в. принадлежали другим лицам, позволяет с уверенностью говорить о подложности грамоты. Судя по владельческой истории сел Чудова монастыря, упоминаемых в завещании, грамота была составлена не ранее середины XV в.
Не миновало составление подделок и монахов звенигородского Савво-Сторожевского монастыря. В его архиве сохранилась жалованная грамота звенигородского князя Юрия Дмитриевича игумену Савве Сторожевскому. Она дошла до нас только в списке начала XVI в. Ее издатели обратили внимание на то, что в списке имеются исправления, например, в дате; к тексту приклеен обломок печати, которая, судя по всему, использовалась несколькими десятилетиями позже, уже при Иване III. И хотя они признавали опубликованный ими экземпляр акта поздним списком с явными следами попытки придать ему вид и значение подлинника («когда эта попытка была предпринята, пока не совсем ясно», – отмечали издатели), в целом содержание акта признавалось ими подлинным.[947]
У нас имеются основания считать и эту грамоту средневековой подделкой. Прежде всего вызывает сомнение точная датировка (10 мая 1404 г.) в тексте грамоты, что не было характерно для того времени: датироваться княжеские грамоты начинают приблизительно с середины XV в. Окончательно убедиться в ее подложности заставляет упоминание в тексте грамоты отдельно друг от друга звенигородских и рузских княжеских наместников. Известно, что ранее единый Звенигородский удел был разделен на самостоятельные Звенигородский и Рузский уезды лишь по духовной грамоте князя Юрия Дмитриевича 1433 г., и, как следствие этого, грамота могла быть составлена только после этой даты. Это же подтверждает опубликованная рядом другая данная грамота князя Юрия игумену Савве, датируемая временем около 1402–1403 гг., в которой упомянуты только звенигородские наместники, хотя в ней затрагивается и территория будущего Рузского уезда.[948] Судя по всему, эта подделка была выполнена монахами Савво-Сторожевского монастыря не ранее второй половины XV в.
Как видим, подложная грамота Дмитрия Донского Сергию Радонежскому не является чем-то исключительным. Для нас интересен другой вопрос: что же послужило толчком для составления подобных подделок? Понять это можно, если обратиться к копийной книге земельных актов митрополичьей кафедры, составленной в 1527–1528 гг. при митрополите Данииле.
Появление данного вида источников было не случайным. Начало XVI в. ознаменовалось бурными спорами относительно права Церкви владеть недвижимым имуществом. На московском соборе 1503 г. великий князь Иван III предложил отобрать в казну монастырские вотчины. И хотя вопрос о недвижимых монастырских имуществах был решен тогда в пользу монастырей, он снова был поднят на соборе в мае 1531 г. В этой ситуации духовные власти должны были противопоставить оппонентам весомые аргументы в защиту своих имущественных прав. В монастырских архивах была проделана колоссальная работа по подбору и систематизации актов, подтверждавших права обителей на их земли. Но при этом монахи столкнулись с тем, что на ряд владений им не удалось обнаружить первоначальных актов (либо в силу отсутствия, либо по некомпетентности), подтверждавших право владения и объяснявших происхождение и переход этих земель к духовным корпорациям.
Столкнулась с этим и митрополичья кафедра. Чтобы восполнить данный пробел, перед списками сохранившихся позднейших актов на эти владения в копийную книгу были внесены записи, свидетельствовавшие о принадлежности этих владений митрополитам. Так возникли «записи» по истории сел Голенищева и Селятина, Кудрина, Пушкина, Селецкой волости и др. В одних случаях это были развернутые рассказы о лицах, якобы сделавших вклады, подробно описывались владения, в других же кратко сообщалось, что данное село «митрополиче… изстаринное».
В непосредственной близости от тогдашней Москвы, между современными Садовым кольцом и Баррикадной улицей, располагалось село Большое Кудрино. Митрополичья копийная книга сохранила всего три акта на это владение, наиболее ранний из которых относится к 1486 г. «Запись» по истории Кудрина сообщает, что здесь находился большой двор князя Владимира Андреевича Серпуховского, после смерти которого его вдова Елена Ольгердовна передала это владение митрополиту. Аналогичное известие имеется и в Никоновской летописи, сообщающей под 1410 г., что, умирая, Владимир Андреевич завещал жене и детям выделить это село кафедре.[949]
Между тем до наших дней сохранилась духовная грамота серпуховского князя, равно как и завещание его жены. Никаких сведений о Кудрине в этих источниках нет. Л. В. Черепнин в свое время пытался объяснить это тем, что село «предназначалось в качестве посмертного дара церкви, и Владимир сделал на этот счет устные указания своей жене».
«Запись по истории Кудрина» привлекает внимание своей необычностью. В конце ее читаем: «А подпись на грамоте: Смиренный Фотей митрополит всеа Руси. А печать у грамоты Пречистые образ». «Запись» подробно перечисляет деревни, «тянувшие» к Кудрину, дает описание границ вотчины. Далее сообщается, что Фотий отдал село основанному им Новинскому монастырю на Пресне.[950] Таким образом приходим к выводу, что перед нами обрывок данной грамоты Фотия Новинскому монастырю на село Кудрино. Это подтверждается другим известием. В августе 1619 г. власти Новинского монастыря обратились к патриарху Филарету с просьбой подтвердить право владения Кудрином, ибо «Фотея митрополита всеа Руси данная грамота ветха и изстлела, каковая им дана в Новинский монастырь в 6912-м (1404) году». (Заметим, что митрополитом Фотий стал только в 1408 г.)
Значит ли это, что перед нами очередная подделка, не имеющая ничего общего с реальным положением вещей, и князь Владимир никогда не владел Кудрином? В числе деревень, «тянувших» к Кудрину, «Запись» упоминает деревню Выпряжково. Между тем в духовной грамоте серпуховского князя среди сел, завещанных его сыну Семену, упоминается село Выпряжково на Студенце. Идентичность этих двух названий не подлежит сомнению, ибо до сих пор в районе Пресни протекает ручей Студенец, ныне заключенный в трубу.[951] Князь Семен Владимирович скончался бездетным во время морового поветрия осенью 1426 г. Видимо, сразу после его смерти Елена Ольгердовна отдала это село Фотию, который передал его Новинскому монастырю. Очевидно, после известных событий феодальной войны центр этой вотчины переместился из Выпряжкова несколько севернее во вновь отстроенное Кудрино. Таким образом, эти земли действительно принадлежали серпуховскому князю, а время приобретения Кудрина кафедрой можно достаточно твердо датировать интервалом между осенью 1426 г. и летом 1431 г., когда умер Фотий.
Другим важнейшим владением кафедры являлись села Голенищево и Селятино, располагавшиеся на юго-западе нынешней Москвы. Когда и каким образом они достались кафедре, неясно. Копийная книга сохранила всего четыре акта на это владение, датируемые 1473–1526 гг. «Запись» по истории сел Голенищева и Селятина рассказывает, что на пустынном месте при слиянии рек Сетуни и Раменки любил бывать митрополит Киприан, поставивший здесь церковь во имя Трех Святителей. Сообщается о его смерти здесь в 1406 г. Это подтверждается летописными известиями, добавляющими, что Киприан ставил в Голенищеве епископов в 1398, 1404 и 1406 гг.[952] Любопытен топонимический экскурс «Записи»: «А вверх по той же Рамены реки, на той же земле Голенищевской жил митрополич коровник Селята. И на том месте преосвященный Феогност митрополит постави церковь святого Николы. И зовется то место селцо Селятино». Основываясь на этом свидетельстве, С. Б. Веселовский полагал, что данное владение досталось митрополитам при Феогносте, то есть во второй четверти XIV в.[953] Обращает на себя внимание одна особенность. Название села Голенищева происходит, очевидно, от прозвища Василия Ананьевича Голенищева-Кутузова. Это наблюдение подкрепляется тем, что неподалеку от Голенищева находилось Матвеевское, получившее название от внука Василия Голенищева Матвея. Это явно не случайное соседство двух топонимов позволяет предполагать здесь существовавший в XIV–XV вв. большой земельный комплекс владений Голенищевых-Кутузовых. Очевидно, один из представителей этой фамилии в самом конце XIV в. (до 1398 г., первого летописного упоминания Голенищева) отдал это село митрополиту Киприану, который устроил здесь свою резиденцию. Но к моменту составления копийной книги первоначальные акты на это владение были утеряны, и митрополичьи власти, исследуя свой архив, смогли обнаружить в нем лишь известие об освящении храма в Селятине митрополитом Феогностом. На основании этого они решили, что данное владение принадлежало кафедре уже во второй четверти XIV в. Но существующий до сих пор обычай, что новую церковь, как правило, освящает кто-либо из церковных иерархов, в том числе и глава Русской церкви, ставит под сомнение этот вывод.
Приведем еще один пример из той же копийной книги. К северо-востоку от Москвы находилось село Пушкино (ныне одноименный город). К моменту составления книги первоначальные документы на него были утеряны, и оно упоминается как «село митрополиче… изстаринное». С. Б. Веселовский, основываясь на данных антропонимики, считал, что первоначально оно принадлежало Григорию Пушке, родоначальнику Пушкиных, жившему во второй половине XIV в., и было приобретено митрополитами не позднее третьей четверти XIV в. Правда, позже он предположил, что «не исключена возможность, что оно было отчуждено кем-либо из многочисленных потомков Григория Пушки в XV в.».[954]
Наиболее ранний документ копийной книги на это село – выпись из писцовых книг князя В. И. Голенина 1503–1504 гг. Судя по ней, к Пушкину «тянуло» 15 деревень и 2 починка, среди которых была деревня Попково в один двор. Между тем в завещании все того же Владимира Андреевича Серпуховского упоминается село «на Учи Попковское», отходившее его сыну Андрею.[955] Идентичность этих двух названий подтверждается тем, что они располагались на одной реке Уче. Случайное совпадение здесь маловероятно. Очевидно, как и Выпряжково, это владение в разруху периода феодальной войны запустело и центр вотчины переместился из Попковского в Пушкино. Князь Андрей, как и его брат, умер осенью 1426 г. Видимо, вскоре это владение досталось митрополиту. К XVI в. у митрополичьей кафедры не было никаких документов на него, и составители копийной книги не стали ничего выдумывать.