В литературе было высказано несколько гипотез относительно времени написания и адресата этого письма. Исследователи обратили внимание на букву «а» перед словом «игумен». Ее пытались трактовать как начальную в скрытом имени игумена и считали, что Киприан написал это послание сразу после своего изгнания из Москвы игумену Серпуховского Высоцкого монастыря Афанасию в начале 1383 г. Но вскоре данная версия отпала – как известно, осенью 1382 г. Афанасий отправился из Москвы в изгнание вместе с Киприаном, и последнему незачем было писать ему письма. Выдвигались и другие предположения. К истине, однако, оказался ближе всех Г. М. Прохоров, указавший, что если букву «а» перед словом «игумен» прочитать как цифру «1», то получится – «1 игумен», то есть «пер-воигумен». Но, сделав шаг в правильном направлении, исследователь, на наш взгляд, ошибается, высказав мнение, что адресатом письма являлся племянник преподобного Феодор, а само оно было написано около 1385 г.^[886] Однако в это время последний стал уже архимандритом, и если бы Киприан, прекрасно знавший церковную иерархию, писал послание Феодору, то должен был употребить термин «архимандрит», а не «игумен».

Судя по контексту послания, оно писалось Киприаном сразу после его отъезда из Москвы осенью 1382 г. и было адресовано не кому иному, как Сергию Радонежскому, который благодаря своему духовному авторитету в это время действительно являлся самым заметным из настоятелей русских монастырей и впоследствии был назван «игуменом земли Русской». Уже один этот факт показывает необоснованность предположений А. А. Косорукова, что Сергий Радонежский принимал участие в назначении на митрополичью кафедру Пимена. Вряд ли Киприан стал бы обращаться с процитированными выше словами к своему недоброжелателю.

Послание свергнутого митрополита застало преподобного в один из самых сложных моментов его жизни. Возвращение Сергия из Твери в Троицкую обитель было печальным. Татары во время нашествия, по словам летописца, «мнози гради и власти и села и манастыри повоеваша и пожгоша и много зла земли Рустеи сотвориша».^[887] Пострадал и Троицкий монастырь, лежавший на дороге от Москвы к Переславлю-Залесскому, до которого сумели добраться отряды Тохтамыша.

Преподобный, придя на пепелище, ужаснулся. Дело трудов всей его жизни, казалось, было безвозвратно погублено. Надо было вновь восстанавливать обитель, а между тем Сергию уже исполнилось 60 лет – возраст даже по нашим меркам весьма зрелый, а для людей Средневековья, когда средняя продолжительность жизни составляла 35–40 лет, и вовсе считавшийся глубокой старостью. Оставалось надеяться лишь на помощь свыше.

Вот как рассказывает об этом Пахомий Логофет в Первой редакции своего труда: «Въ един же от днии поющу ему (Сергию. – Авт.)… благодарныи канон Пречистеи Владычице нашеи Богородици, бяше же тъгда 40-ца Рожества Исус Христова, днем же пятокъ бе при вечере. И яко съвершившу ему обычное правило и сед, мало хоте опочинути». Во сне он услышал голос: «се Пречистая грядет». Выйдя из кельи в сени, преподобный увидел яркий свет и Богородицу с двумя апостолами – Иоанном Богословом и Петром. Божья Матерь простерла руку и, коснувшись Сергия, произнесла: «…не ужасаися, избранниче мои, придох бо посетити тебе, о братьях же своих и о монастыру не скръби, ни же пренемогаи, отныне бо въ всем изъобилствует святыи монастырь, и не токмо донде же в животе еси изъобилствует, но и по твоем еже къ Господу отхождении неотступна буду тех». После этого Богородица сделалась невидимой. Очнувшись ото сна, Сергий поспешил сообщить о чуде своему келейнику Михею, а затем Исааку и Симеону «начат има сказывати видение, како приде Пречиста съ апостолы и неизреченное оно сиание и како обещася неотступна бытии святого места сего и по моем еже къ Господу отхождении». Услышав от Сергия эту весть, его собеседники исполнились духовной радости. «Како бо не бе тем радости исполънитися, таково обещание слышавшее от Божиа Матере», – восклицает агиограф.^[888]

Исследователи, сообщая об этом эпизоде из жизни Сергия, пытались датировать его. Основой послужило указание, что данное событие произошло в «40-цу Рожества Исус Христова, день же пяток бе при вечере». Речь, таким образом, должна идти, как верно отметил Б. М. Клосс, о пятнице 14 ноября, кануне Рождественского (Филиппова) поста. Но какого года? На взгляд Б. М. Клосса, в данном случае следует говорить о 1385 г. В подтверждение этого он сослался на одну из старших редакций (вторую) труда Пахомия Логофета, сохранившую уникальное свидетельство, что данный эпизод относится к последним годам жизни преподобного: «в последняя лета живота своего». Верхняя датировка ограничивается 1385 г., так как свидетель чуда Михей скончался 6 мая 1386 г., а другой очевидец, монах Исаакий, умер зимой 1387/88 г.^[889]

Однако Б. М. Клосс, датируя это событие 1385 г., ошибается. В этом году 14 ноября приходилось на вторник. В 70—80-е гг. XIV в. указанный день совпадал с пятницей в 1371, 1376 и 1382 гг.^[890] Исходя из свидетельства агиографа, что видение Богородицы было Сергию «в последняя лета живота своего», следует остановиться на последней дате. Ей отвечают и реалии тогдашней обстановки – укажем на слова Божьей Матери, обращенные к Сергию, чтобы он не скорбел о братии и монастыре, как раз в это время пострадавших от нашествия Тохтамыша.

Вместе с тем, если посмотреть на эпизод явления Богородицы с позиций рационализма, окажется, что в нем, несомненно, отразились тревоги, обуревавшие троицкого игумена в сложную для него позднюю осень 1382 г. Восстановление обители требовало весьма значительных затрат, как материальных, так и трудовых. В этой связи любопытно одно наблюдение, отмеченное Б. М. Клоссом. Во время видения Богородица явилась преподобному не одна, а с апостолами Иоанном Богословом и Петром. Исследователь отметил, что в 1381 г. преподобный крестил сына удельного князя Владимира и назвал его Иваном, а в 1385 г. – сына великого князя Дмитрия и назвал его Петром.^[891] Явление Богородицы можно было бы трактовать как стремление Сергия отыскать необходимые ресурсы для возрождения Троицкого монастыря у великого князя Дмитрия Ивановича и его двоюродного брата Владимира Андреевича Серпуховского. Но поскольку речь идет о событиях 1382 г., вряд ли возможно провести данную параллель. Да и просить поддержки у верховной власти в условиях тяжких последствий татарского нашествия вряд ли было приемлемо для преподобного. Тем не менее мысль Б. М. Клосса представляется достаточно плодотворной. Такие же имена, что и у апостолов в эпизоде явления Богородицы, носили самые близкие к Сергию люди: его племянник Феодор Симоновский, до пострижения носивший имя Иван, и брат Петр. Очевидно, именно с их помощью и восстанавливался Троицкий монастырь.

Спустя три года после нашествия Тохтамыша Сергию Радонежскому вновь пришлось заниматься дипломатическими переговорами. Под 1385 г. летописец записал: «в лето 6893 месяца марта въ 25, въ Благовещение святыя Богородица, въ Лазареву суботу, князь Олегъ Рязанскыи суровеишии взя Коломну изгоном, а наместника изнима Александра Андреевича, нарицаемыи Остея, и прочихъ бояръ и лепшихъ мужеи поимавъ, поведе съ собою, и злата, и сребра, и товара всякого наимався, отиде и возвратися въ свою землю съ многою корыстию». Ответ москвичей на этот рязанский набег последовал через несколько недель: «того же лета князь великии Дмитреи Ивановичь, собравъ воя многы, посла съ ними брата своего князя Володимера Андреевича на князя Олга на Рязанскую землю. Тогда же на тои воине убиша князя Михаила сына Андреева Полотского Олгердовича на Рязани».^[892] Позднее начались мирные переговоры, на заключительном этапе которых участвовал и Сергий: «тое же осени въ Филипово говение (Рождественский пост с 15 ноября по 24 декабря. – Авт.) игу-менъ Сергии, преподобныи старець, сам ездилъ на Рязань к князю Олгу о миру, преже бо того мнози ездили къ нему не возможе утолити его, преподобныи же старець кроткыми словесы и тихими речми и благоуветливыми глаголы, благодатию, вданой ему, много беседова съ нимъ о ползе души и о мире и о любви. Князь же Олегъ преложи сверепьство свое на кротость и покорися, и укротися, и умилися душею, устыдеся толь свята мужа и взя со княземъ съ великымъ миръ вечныи».^[893] По расчету В. А. Кучкина, переговоры Сергия с Олегом имели место в декабре 1385 г., поскольку в летописи известию о них предшествует сообщение, датированное 26 ноября, а за ним следует сообщение о солнечном затмении 1 января 1386 г.^[894]

Никоновская летопись сообщает дополнительные подробности этой миротворческой миссии троицкого игумена: «Месяца сентября князь великий Дмитрей Ивановичь иде въ монастырь къ Живоначалной Троице, къ преподобному игумену Сергию, въ Радонежъ; и молебна совершивъ Господу Богу и пречистей Богородице, и святую братью накорми и милостыню даде, и глаголаше съ молениемъ преподобному игумену Сергию, дабы шелъ отъ него самъ преподобный игу-менъ Сергий посольствомъ на Рязань ко князю Олгу, о вечнемъ мире и о любви». Далее уточняется, что Сергий отправился в Рязань не один: «и с нимъ старейшиа бояре великого князя». Также добавлено, что после завершения переговоров «возвратися преподобный игуменъ Сергий съ честию и съ славою многою на Москву, къ великому князю Дмитрею Ивановичю, и достойно хвалимъ бысть и славенъ и честенъ отъ всехъ».^[895] В дальнейшем мирное соглашение Москвы с Рязанью было закреплено в 1387 г. браком дочери Дмитрия Донского Софьи и сына Олега Рязанского – Феодора.^[896] (По сведениям Никоновской летописи, свадьба состоялась в сентябре 1387 г.^[897])

Эта поездка в Рязань к «самому упрямому русскому человеку XIV в.» (по выражению В. О. Ключевского) стала, пожалуй, самой сложной из всех, осуществленных Сергием. Но она же стала самой удачной – в дальнейшем рязанские князья никогда не воевали против Москвы, и заключенный при содействии троицкого игумена мир действительно стал вечным.

«Житие» Сергия ничего не говорит о поездке преподобного в Рязань, однако в третьем варианте своего труда Пахомий Логофет рассказывает об основании Голутвинского Богоявленского монастыря, расположенного близ Коломны. Об обстоятельствах его возникновения агиограф сообщает следующее. Однажды великий князь Дмитрий попросил преподобного прийти в Коломну, чтобы благословить место, где предполагалось заложить обитель. Несмотря на то что к этому времени Сергий был «старостью убо побежаем», он все же исполнил волю князя, хотя и «съ многым трудом прииде». Троицкому игумену Голутвино понравилось – «бе бо зело красно и угодно место, на усть рекы Москвы, иде же течет въ… великую реку Оку». В присутствии Дмитрия Донского он принял участие в закладке церкви во имя Богоявления Господня и «вдасть ему (великому князю. – Авт.) единого от ученикъ своих, мужа добродетелна именем священноинока Григориа», который стал настоятелем новой обители. Отпуская Сергия, Дмитрий Донской всячески просил его воспользоваться для возвращения лошадьми: «да прииметь покои къ обители своеи на коне, великиа ради старости и долгаго путишествиа», так как дорога от Голутвина до Троицы была слишком длинна и составляла, по подсчету книжника XV в., 158 «поприщ». Но Сергий остался верен своему правилу ходить всегда пешком и именно таким образом, хотя и с трудом, возвратился в Троицу.^[898] В Голутвине же «устроенъ бысть монастырь… и посемъ създана бысть церковь камена».^[899]

Пахомий не сообщает даты основания Голутвинского монастыря. Нет ее и в других источниках. Поэтому среди историков были высказаны различные точки зрения по поводу времени возникновения этой обители.

Н. С. Борисов полагает, что обитель была основана «около 1374 г.», не приводя никаких доводов в пользу этой датировки.^[900] На этом фоне более предпочтительной выглядит точка зрения Б. М. Клосса, связавшего возникновение Голутвинского монастыря с поездкой Сергия Радонежского в Рязань в 1385 г. Сопоставляя эти события с рассказом Пахомия, Б. М. Клосс пришел к выводу, что «основание Голутвинского монастыря… произошло в 1385 г., когда Сергий должен был проходить Коломну, возвращаясь из Рязани (где он по просьбе великого князя вел переговоры с Олегом Рязанским)».^[901]

В отличие от него В. А. Кучкин сразу же занял более скептическую позицию, усомнившись в реальности того, что Голутвинский монастырь был основан при участии преподобного. В статье 1992 г. он писал: «…позднейшие предания приписывают Сергию создание Голутвинского монастыря близ Коломны… однако достоверность этих преданий не подкрепляется более ранними свидетельствами».^[902]

Но после публикации Б. М. Клоссом в 1998 г. Третьей Пахомиевской редакции «Жития» Сергия оказалось, что эпизод с Голутвинским монастырем содержится не в «позднейших преданиях», а появляется уже в сочинении Пахомия. Тем не менее В. А. Кучкин направил свою критику на датировку, предложенную Б. М. Клоссом. Так, он обратил внимание на то, что этот рассказ отсутствует в первых вариантах труда Пахомия и впервые включен им лишь в Третью редакцию «Жития» Сергия. При этом главным аргументом для В. А. Кучкина стало то, что в этом сюжете ничего не сообщается о поездке преподобного в Рязань, а говорится об особом приглашении великого князя Сергию посетить Коломну. С трудом пришедший туда Сергий выполнил пожелание князя, а после вернулся в свой монастырь – намек, по мнению исследователя, на то, что и приглашался Сергий из Троицы. Отсюда В. А. Кучкин делает вывод: «Никакой связи с посольством Сергия в 1385 г. к Олегу Рязанскому не обнаруживается. Утверждения Б. М. Клосса об основании Голутвинского монастыря осенью 1385 г. являются сплошной выдумкой».^[903]

Таким образом, на взгляд В. А. Кучкина, монастырь мог быть основан в любое время на протяжении почти всех 80-х гг. XIV в. (вплоть до кончины Дмитрия Донского в мае 1389 г.). Однако, выдвинув столь категоричный довод, историк забывает, что агиограф не сообщает и о других миротворческих поездках Сергия, которые нам известны из других источников. К тому же он пропустил один факт, на который обратил внимание А. Б. Мазуров и который дает четкий ответ о времени основания этой обители. Речь идет о том, что главный храм Голутвинского монастыря был посвящен празднику Богоявления. Другое, более распространенное название этого праздника – Крещение Господне. Он приходится на 6 января. Очевидно, именно на этот день и пришлась закладка обители. Учитывая, что переговоры Сергия в Рязани шли в декабре 1385 г., после их окончания и заключения «мира вечного» вполне мог быть создан обет-ный монастырь, поставленный на границе Московского и Рязанского княжеств, на великокняжеской земле. Отсюда основание Голутвинского монастыря следует отнести к самому началу 1386 г.^[904]

В литературе встречается утверждение, что во время своей поездки в Рязань в декабре 1385 г. Сергий основал еще одну обитель – Троицкий монастырь в Рязани.^[905] В. В. Зверинский по этому поводу высказывается более осторожно, говоря лишь о возможности его существования в XIV в.: «Троицкий Усть-Павловский, мужской, 3-го класса (с 1764 г.), на конце гор. Рязани, близ станции железной дороги, при впадении рч. Павловки в Трубеж. Вследствие неоднократных его разорений, история его неизвестна, но по преданию он уже существовал в XIV ст., когда в нем в 1386 г. останавливался преп. Сергий, бывший в Рязани для примирения великого князя Дмитрия с князем рязанским Олегом Ивановичем».^[906]

Поездка в Рязань и участие в основании Голутвинского монастыря стала последним крупным событием, в котором участвовал преподобный. И хотя в летописях имя Сергия все еще продолжает встречаться, известия о нем достаточно редки и лаконичны.

Постепенно уходили из жизни ближайшие соратники троицкого игумена, с которыми он прожил немало лет. 6 мая 1386 г. скончался Михей, келейник преподобного.^[907] Зимой 1387/88 г. умер другой троицкий монах – Исаакий Молчальник. Летописец, сообщая о его кончине, поместил пространный панегирик: «Тоя же зимы преставися инокъ молчальникъ Исакъ, преподобнаго игумена Сергиа, поживый добрымъ житиемъ, имевый всяку добродетель: послушание, смирение, чистоту, молчание, въздержание, нищетную худость, нестежание, рукоделие, постъ, бдение, безмолвие, беззлобие, хранение слово Божие непрестанно во устехъ, паметь смертна, худость ризнаа; и паче всего къ безмолвию и молчанию прилежаше, и прочитанию Божественныхъ писаний, и молитве, и умилению, и слезамъ; и по истине бысть дивенъ и достойно хвалимъ, земный ангелъ, небесный человекъ».^[908]