И хотя Алексей к тому времени уже стал митрополитом Киевским и всея Руси, его противнику удалось добиться желаемого. Этому способствовала острая политическая борьба в самой столице Византии, следствием чего стало смещение в конце 1354 г. с патриаршего престола Филофея, который вынужден был удалиться на Афон. Новый патриарх Каллист удовлетворил просьбу Ольгерда. Далеко не последнюю роль в принятии этого решения сыграли богатые дары, присланные литовским князем.^[479]

Митрополит Алексей, по-прежнему именовавшийся «митрополитом Киевским», не согласился с этим решением Константинопольского патриархата и попытался его оспорить. Под 1356 г. летописец поместил известие: «Тое же осени Алексии митрополитъ всея Роуси ходилъ въ другие въ Царьгородъ, да Романъ преже его пришелъ… и тамо межи ихъ бысть споръ великъ и грьцемь от них дары великы».^[480] Несмотря на щедрые раздачи, митрополиту Алексею не удалось переломить ситуацию в свою пользу. Патриарх Каллист предпочел отложить решение конфликта «до лучших времен». Под следующим 1357 г. летопись отметила: «Прииде Алексии митрополитъ изъ Царягорода на Русьскоую землю, а Романъ на Литовьскоую и на Волынскоую».^[481]

В Москве понимали, что надеяться в решении церковного вопроса на Константинополь бессмысленно, и решили действовать в складывавшейся обстановке силой. В 1358 г. митрополит Алексей отправился в Киев, чтобы де-факто утвердиться в центре своей митрополии.

Русские летописцы молчат по поводу результатов этой поездки, отмечая лишь сам факт возвращения митрополита из Киева в 1360 г.^[482] Однако из независимых источников выясняется, что поездка окончилась полной неудачей: литовский князь Ольгерд «заключил его (митрополита Алексея. – Авт.) под стражу, отнял у него многоценную утварь, полонил его спутников, может быть, и убил бы его, если бы он, при содействии некоторых, не ушел тайно и таким образом не избежал опасности».^[483] Никоновская летопись после известия о возвращении митрополита Алексея на Русь сообщает любопытную подробность, из которой выясняется, что Роман, воодушевленный поддержкой Ольгерда, в том же 1360 г. попытался в церковном отношении подчинить себе Тверь. И хотя тверской епископ Феодор, верный Алексею, отказался встретиться с Романом, последнему все же удалось найти поддержку среди части тверских князей (в частности, у Всеволода Александровича Холмского) и бояр.^[484]

Следствием поездки Алексея в Киев и последующих событий стало изданное в июле 1361 г. патриархом Каллистом соборное определение о пределах Киевской и Литовской митрополий, разделившее владения Романа и Алексея.^[485] Алексей вынужден был подчиниться авторитету патриарха, однако по-прежнему не оставлял надежд овладеть Киевом. Обстоятельства, казалось, складывались в его пользу. В 1362 г. скончался литовский митрополит Роман, а летом следующего года во время путешествия в Сербию от чумы умер и патриарх Каллист. Почти полтора года в Константинополе не было патриарха, и лишь в октябре 1364 г. византийский император Иоанн V согласился на возвращение Филофея на патриарший престол.

Последний вскоре вынес постановление о присоединении Литовской митрополии к Киевской. В грамоте устанавливалось «на все последующие времена… чтобы Литовская земля ни под каким видом не отлагалась и не отделялась от власти… митрополита Киевского: ибо это, быв раз допущено, произвело много замешательств и беспорядков».^[486] Но это решение патриарха так и не вступило в силу. Ольгерд все так же не допускал митрополита Алексея в Киев, а литовскими епархиями фактически руководил один из тамошних епископов.^[487]

Патриарх Филофей, восстанавливая на бумаге прежнюю единую Русскую митрополию, не учитывал того, что это уже не отвечало тем политическим реалиям, которые сложились к этому времени в Восточной Европе. Жизнь, однако, брала свое, и в мае 1371 г. патриарх согласился выделить из Русской митрополии находившийся под властью Польши Галич, преобразовав его в Галицкую митрополию и добавив к нему четыре епархии: Холмскую, Туровскую, Перемышльскую и Владимирскую. Главой новой митрополии стал митрополит Антоний. Сделать это его вынудил польский король Казимир, пригрозивший перекрестить тамошнее население в католичество.^[488]

Это изменение в позиции Константинопольского патриархата относительно единства Русской митрополии четко уловили в Литве. Сразу после того, как стало известно о создании Галицкой митрополии, Ольгерд направил в Константинополь требование поставить особого митрополита и в Литву, ссылаясь на то, что митрополит Алексей самым тесным образом связан с Москвой и не обращает внимания на литовскую часть своей митрополии.^[489]

Полученная в Константинополе летом 1371 г. грамота Ольгерда поставила патриарха Филофея в крайне затруднительное положение. Ольгерд требовал включить в состав Литовской митрополии не только находившиеся под его властью земли, но и те, что находились под управлением митрополита Алексея. «Дай нам другого митрополита, – писал Ольгерд, – на Киев, Смоленск, Тверь, Малую Русь, Новосиль, Нижний Новгород».^[490] Удовлетворение литовских требований означало бы для Константинополя полный разрыв с Москвой. В августе 1371 г. патриарх Филофей пишет письмо митрополиту Алексею, в котором извещает о принятом решении относительно Галицкой митрополии, а также о претензиях Ольгерда. Разумеется, патриарх мог своим решением (как он это сделал тремя месяцами ранее) создать самостоятельную Литовскую митрополию, включив в нее земли, подвластные Ольгерду, и тем самым официально признать сложившуюся к тому времени ситуацию, когда значительная часть русских земель оказалась под властью Литвы. Но в Москве это решение могли бы легко оспорить, указав, что несколькими годами ранее тот же Филофей распорядился о том, чтобы литовские земли никогда более не отделялись от Русской митрополии. Поэтому патриарх решил занять выжидательную позицию. «Посему я послал к твоему святительству близкого своего человека Иоанна (Докиана. – Авт.), мужа разумного, доброго, искусного и образованного, по всему – нашего, и пишу тебе, что нужно было бы тебе самому прийти сюда по всем этим делам. Но как это неудобно для тебя, то пошли своего доброго человека, от которого мы могли бы в точности узнать о всех делах, рассмотреть и увидеть, как нам нужно поступить, чтобы не сделать чего-либо к твоему огорчению», – писал он митрополиту Алексею.^[491]

Непредвиденные обстоятельства задержали отправление патриаршего посла на Русь. В сентябре 1371 г. патриарх Филофей информировал митрополита Алексея: «Когда грамота моя была уже написана и тот человек (Иоанн Доки-ан. – Авт.) изготовился… пришел от тверского князя Михаила и от его братьев архимандрит Феодосий и принес к нашей мерности грамоту их и донесение: они жалуются на твое святительство и ищут суда с тобою».^[492] Мы не знаем содержания тверской жалобы, но, судя по отрывочным свидетельствам русских летописцев, речь в ней предположительно шла о событиях 1368 г., когда тверской князь Михаил был обманом захвачен в Москве и заключен под стражу. Главными виновниками своих невзгод Михаил Тверской считал великого князя Дмитрия Ивановича Московского и прежде всего митрополита Алексея: «паче же на митрополита жаловашеся, к нему же веру имелъ паче всехъ, яко по истине святителю» (выделено нами. – Авт.).^[493]

Тверская жалоба развязывала руки патриарху – появлялся удобный повод для удовлетворения просьбы Ольгерда о создании отдельной Литовской митрополии. Однако осуществить этот план возможно было только на специально собранном судебном процессе, где следовало обвинить митрополита Алексея не только в пренебрежении литовской частью митрополии, но и в более существенных преступлениях, недостойных духовного звания. Поэтому Филофей решился вызвать спорящие стороны на суд в Константинополь. Предстоящее разбирательство было назначено на сентябрь следующего, 1372 г. О том, что это не было пустой угрозой, говорят слова патриарха, обращенные к митрополиту Алексею: «Если ты придешь, или пошлешь своих людей – хорошо; в противном случае, смотри, чтобы тебе не жаловаться на нас». Грамоты с этим решением патриарха были посланы митрополиту Алексею и тверскому князю Михаилу в сентябре 1371 г. С ними на Русь отправился Иоанн Докиан.^[494]

Последующие события, однако, заставили патриарха Филофея действовать совершенно не в том направлении, которое он намечал, отправляя своего посланца на Русь в сентябре 1371 г. Это явилось следствием стремительно изменявшейся международной обстановки и прежде всего ухудшения положения самой Византии.

Во второй половине XIV в. когда-то могущественная империя переживала эпоху глубокого упадка, превратившись в небольшое государство, в состав которого входили лишь Константинополь с округой, Фессалоники и часть Греции. В этот период главным противником Византии стали турки-османы. Свои первые захваты они совершили еще в 50-е гг. XIV в., выступая в качестве союзников различных претендентов на византийский престол. Укрепившись в Малой Азии, турки попытались было захватить Константинополь, но сил взять хорошо укрепленный город у них не было, и поэтому, оставив столицу Византии в своем тылу, турки направили главный удар на Балканский полуостров.

В 1354 г. они заняли важный опорный пункт на европейском берегу Дарданелл – город Галлиполи и, пользуясь сложной политической обстановкой на Балканах, приступили к их планомерному завоеванию. Глава турок-османов Мурад I (1359–1389), провозгласивший себя султаном, завоевал Адрианополь (1362), а затем почти всю Фракию, Филиппополь, долину реки Марицы и стал быстро продвигаться на запад. Свою резиденцию Мурад I перенес в Адрианополь, ставший с 1365 г. столицей Османского государства. Турецкие завоевания обеспокоили Венецию и Геную, увидевших в них угрозу для своего торгового преобладания в Восточном Средиземноморье, однако серьезный отпор туркам оказали только сербы. В 1371 г. сербско-македонское войско подошло почти к самому Адрианополю. Но беспечность командования, упоенного предшествующими успехами, отсутствие единого руководства привели к катастрофе. В ночь на 26 сентября турецкая конница внезапно атаковала противника и 60-тысячное сербско-македонское войско было разбито и уничтожено.^[495]

Битва на Марице привела к тому, что Византия превратилась в фактического вассала турок: византийские императоры начали выплачивать султану дань и посылать ему вспомогательные ополчения. Все эти события не могли не затронуть и Константинопольский патриархат. Самая страшная угроза для него заключалась в том, что захватнические войны турок велись под лозунгом «войны за веру» мусульман с «неверными», в данном случае с христианами. В этих условиях патриарху Филофею не оставалось ничего иного, как попытаться сплотить силы православия и направить их на отпор мусульманам.

Вскоре после отъезда на Русь в сентябре 1371 г. патриаршего посла Иоанна Докиана в Константинополь прибыл отправившийся еще до этих событий посланец митрополита Алексея – Аввакум.^[496] Новая политическая ситуация, сложившаяся после битвы на Марице, заставила патриарха Филофея действовать по-новому. «Не вижу я ничего хорошего, – писал он митрополиту Алексею, – в том, что ты имеешь соблазнительные раздоры с тверским князем Михаилом, из-за которых вам нужно ехать на суд; но как отец и учитель, постарайся примириться с ним… А он, как я пишу к нему, должен принести раскаяние и просить прощения». И далее следовала просьба: «Мерность наша, как сказано, написала грамоту к тверскому князю, которую и посылаю с твоим человеком Аввакумом. Когда она дойдет до твоих рук, отдай ее моему человеку (то есть Иоанну Докиану. – Авт.), которого я послал туда, и дай ему своего толмача, с которым бы он пошел к князю, показал ему как первую, так и настоящую мою грамоту, которую пишу теперь о мире, и передал мои слова о том, чтобы он склонился к покаянию и примирению».^[497]

Но самое ценное для митрополита Алексея заключалось в конце патриаршего послания. Мягко упрекая митрополита в том, что он не бывает «ни в Киеве, ни в Литве», патриарх сообщал: «Знай также, что я написал и к великому князю литовскому, чтобы он, по старому обычаю, любил и почитал тебя, как и другие русские князья, и, когда ты отправишься в его землю, показывал бы тебе великую честь, внимательность и любовь, так чтобы ты мог безбедно путешествовать по земле его. И ты со своей стороны старайся, сколько можно, иметь к нему такую же любовь и расположение, как и к прочим князьям, потому что под его властью находится христоименный народ Господень, нуждающийся в твоем надзоре и наставлении, и тебе крайне нужно иметь с ним любовь, дабы видеть и поучать его, так и народ божий».^[498] Эти слова патриарха Филофея означали, что на планах создания отдельной Литовской митрополии им был поставлен крест.

Ближайшим следствием этой переписки Константинополя с Москвой и Вильно, а также настойчивых призывов патриарха к скорейшему примирению конфликтующих сторон стало появление в конце осени 1371 г. литовского посольства в столице Московского княжества. Под этим годом летописец записал: «приехаша… Литва, послове отъ великаго князя Олгерда Литовскаго о миру и взяша миръ, а за князя за Володимира за Ондреевича обручиша Олгердову дщерь именем Олену».^[499]

К сожалению, нам неизвестна точная дата прибытия литовских послов в Москву, однако из показаний летописцев выясняется, что это произошло в отсутствие великого князя Дмитрия Ивановича, бывшего в это время в Орде, и вся тяжесть переговоров легла на плечи митрополита Алексея. Согласно московскому летописцу, великий князь отправился в Орду 15 июня 1371 г., а возвратился осенью того же года.^[500] Исходя из этого, появление литовских послов в Москве следует датировать промежутком начиная с 15 июня по осень 1371 г. Но последняя дата обнимает три месяца и представляется слишком расплывчатой. Уточнить ее помогает указание Н. М. Карамзина, что московский великий князь Дмитрий Иванович вернулся из Орды «в исходе осени» 1371 г.^[501]

Выше мы показали, что послание патриарха Филофея митрополиту Алексею, в котором он сообщает о направленной им грамоте Ольгерду, следствием которой и явилось литовское посольство, было написано вскоре после битвы на реке Марице 26 сентября 1371 г. Учитывая время, необходимое для пересылки патриаршей грамоты в Литву, снаряжение там посольства и его переезд в Москву, можно полагать, что литовские послы прибыли к митрополиту Алексею в конце ноября 1371 г., незадолго до возвращения великого князя Дмитрия из Орды.^[502] Вскоре после этого в январе 1372 г. мир между Литвой и Москвой был скреплен браком двоюродного брата великого князя – Владимира с дочерью Ольгерда Еленой.^[503]