Разумеется, выдержать здесь длительную осаду было делом невозможным, но на это создатели монастыря вряд ли и рассчитывали. Окруженная деревянной оградой, обитель представляла собой своего рода форпост, «сторожу», которая могла лишь задержать внезапный набег противника. Тем самым давался выигрыш во времени защитникам Кремля, а у жителей Москвы появлялась возможность скрыться за кремлевскими стенами. Так что, говоря о возникновении Андроникова монастыря, следует учитывать и то, что создавался он в первую очередь с оборонительными целями.
Как же складывалась оборона Москвы в середине XIV в.? Из анализа летописных известий следует признать, что фортификационные сооружения города к середине 1360-х гг. пришли в плохое состояние.
Во многих летописях XV–XVI вв. сохранилось описание большого пожара, который случился в Москве в 1365 г. Он начался в разгар летней жары, когда стояла засуха, ощущалась нехватка воды, а на город неожиданно налетел шквальный ветер. «И тако въ единъ часъ или въ два часа весь градъ безъ останка погоре», – записал летописец. И добавлял: «Такова же пожара преже того не бывало, то ти словеть великы пожаръ, еже отъ Всех Святыхъ».[468]
Урон от пожара 1365 г. был весьма значительным для Москвы, ибо серьезно пострадали деревянные кремлевские стены, воздвигнутые еще при Иване Калите. Тем самым город оказывался практически незащищенным от внешней угрозы. А то, что она реально существовала, и в первую очередь со стороны Орды, доказывали события осени этого года в Рязанской земле. Татарский князь Тагай, засевший в Наручади (район современного Наровчата), пришел «тайно и безвестно» в рязанские пределы, захватил Переславль-Рязанский и сжег его.[469]
В этих условиях оставлять Москву без всякого прикрытия было крайне опасно. Митрополит Алексей, фактически возглавлявший в малолетство великого князя Дмитрия тогдашнее московское правительство, прекрасно понимал, что приступить сразу к возведению новых кремлевских укреплений было просто невозможно – в преддверии зимы горожане сначала должны были восстановить уничтоженные пожаром свои дома. Лишь зимой 1366/67 г. у москвичей появилась возможность начать строительство нового белокаменного Кремля. Под 1366 г. летописец записал: «Тое же зимы князь великии Дмитреи Ивановичь, погадавъ съ бра-томъ своимъ съ княземъ Володимеромъ Андреевичемъ и съ всеми бояры стареишими, и сдумаша ставити городъ ка-менъ Москву, да еже умыслиша, то и сътвориша, тое же зимы повезоша камень къ городу», а под следующим годом уточнил, что «тое же зимы на Москве почали ставить городъ каменъ».[470]
«Житие» Алексея сохранило свидетельство о том, что решение о строительстве белокаменного Кремля принималось при деятельном участии митрополита: «Тогда же великии князь Дмитрей Ивановичь, по благословению отца своего иже во святыхъ чюдотворца Алексия, заложи градъ Москву каменъ, а преже того отъ древнихъ лет древянъ былъ».[471]
Спешность, с которой возводили кремлевские стены («начаша делати безпрестани»[472]), оказалась вполне оправданной – уже в конце 1368 г. Москву осадил литовский князь Ольгерд, но перед мощью новых укреплений вынужден был отступить: «а града кремля не взялъ».[473]
Возведение белокаменного Кремля потребовало от Москвы серьезного напряжения сил. Достаточно упомянуть о том, что тверские князья, вторые по могуществу и силе в Северо-Восточной Руси, годом спустя смогли укрепить свой стольный город лишь деревянными стенами, обмазанными глиной. Симеоновская летопись под 1369 г. сообщает, что «того же лета въ осенине градъ Тферь срубили древянъ, и глиною помазали». Рогожский летописец уточняет, что деревянные укрепления были срублены «въ две недели».[474]
Для строительства московских укреплений привлекались средства и силы не только великокняжеской казны, но и московского боярства. Об этом свидетельствует любопытное наблюдение С. Б. Веселовского. Еще в XIX в. исследователи обратили внимание на то, что некоторые из башен и ворот Московского Кремля носят названия, образованные от имен и прозвищ московских бояр (Свиблова, Собакина и Беклемишева башни, Фроловские и Тимофеевские ворота). Известный москвовед И. Е. Забелин, а вслед за ним С. П. Бартенев полагали, что они получили свои названия от соседних боярских дворов.[475] Однако академик С. Б. Веселовский выяснил, что «Федор Свибло, Иван Федорович Собака, из рода князей Фоминских, позже боярин, Федор Беклемиш, родоначальник Беклемишевых, его родной брат Фрол и окольничий Тимофей Васильевич Вельяминов – все жили в одно время, как раз тогда, когда великий князь Дмитрий строил поспешно первые каменные укрепления Кремля. Этим лицам и другим, памяти о которых не сохранилось, было поручено наблюдение за постройкой различных частей Кремля».[476] Несомненно, что общим руководством возведения отдельных башен и прилегающих к ним стен дело не ограничилось, и бояре должны были участвовать в строительстве как предоставлением своих средств, так и наймом работников.
В этих условиях, в период с зимы 1366/67 г. вплоть до 1368 г., когда в Москве рабочие руки были нарасхват, вести еще какое-либо другое строительство в столице или ее ближайших окрестностях не было никакой возможности. С учетом названных обстоятельств становится ясно, что из временного промежутка между 1365 и 1370 гг., в течение которого возник Андроников монастырь, единственно возможным для его возведения оказывается летний строительный сезон 1366 г. Очевидно, обитель была заложена сразу после набега татар на Рязань осенью 1365 г., показавшего всю незащищенность столицы, а освящение главного монастырского храма пришлось на день престольного праздника 16 августа 1366 г.
Глава 5
Искушение властью
Одним из важнейших этапов в жизни Сергия Радонежского стали 1374–1375 гг. Но, прежде чем говорить о событиях этого периода, мы должны рассказать о той обстановке, в которой оказалась Русская церковь к середине 1370-х гг.
Монголо-татарское нашествие XIII в. наложило неизгладимый отпечаток на всю последующую историю Восточной Европы. Разгромленная полчищами Батыя Русь надолго ослабела, чем воспользовались другие ее соседи, и спустя столетие русские земли фактически оказались поделенными между Золотой Ордой, Литвой и Польшей. Эти перемены не могли не отразиться и на положении Русской церкви.
После митрополита Иосифа, пропавшего без вести во время разорения Киева Батыем, русскую кафедру возглавил Кирилл. Он не жил постоянно в разоренном Киеве, но разъезжал по митрополии, дольше всего оставаясь во Владимире-на-Клязьме. Преемником Кирилла стал Максим, который, подобно своему предшественнику, также долго вел кочевую жизнь, пока наконец в 1299 г. не поселился окончательно во Владимире. И хотя Киев по-прежнему считался центром Русской митрополии, фактическое перенесение кафедры в Северо-Восточную Русь стало первым предвестником тех потрясений, которые в итоге привели к окончательному разделению митрополии.
Уже после смерти Максима появились два кандидата на вакантное место митрополита – Геронтий, которого, судя по всему, поддерживали князья Северо-Восточной Руси, и выходец из Юго-Западной Руси Петр, выдвинутый волынским князем Юрием Львовичем. Случай, однако, помешал на этот раз разделению митрополии. Оба кандидата отправились для поставления в Константинополь, но первым туда добрался Петр. Геронтий прибыл, когда Петр уже был поставлен в митрополиты. Несмотря на действия других противников в Северо-Восточной Руси, Петру все же удалось удержать единство Русской церкви. Во многом это стало возможным благодаря тому, что главную ставку он сделал на поддержку московских князей, быстро выдвинувшихся на первое место среди княжеских домов Северо-Восточной Руси. Этой же политики придерживался и сменивший Петра митрополит Феогност. Хотя он по-прежнему именовался «митрополитом Киевским и всея Руси», жил он в Москве, являвшейся фактической его резиденцией.
Однако уже к концу жизни Феогноста вновь наметилась тенденция к ослаблению единства Русской церкви. В Юго-Западной Руси опять возникает мысль о самостоятельной митрополии. Во главе ее стал Федор, фактически купивший себе сан. Благодаря этому вопрос о создании новой митрополии был решен в Константинополе утвердительно и в 1345 г. от Киева были отделены шесть епархий Волыни (Галицкая, Владимирская, Холмская, Перемышльская, Луцкая и Туровская), составившие Галицкую митрополию (или «Малой Руси», как она именуется в источниках). Правда, просуществовала она очень недолго и в 1347 г. была упразднена. Тем не менее легкость, с которой Федор сумел стать галицким митрополитом, со всей очевидностью показала, что должность митрополита можно просто купить, и попытки разделения Русской митрополии продолжались. В 1352 г. в Константинополе появился некий инок Феодорит, начавший искать поставления на кафедру Русской митрополии еще при жизни законного митрополита Феогноста. В столице Византии осуществить задуманное ему не удалось, и он направился в Тырново, где тогда был особый патриарх Болгарский. Возведенный последним в сан русского митрополита, Феодорит вернулся на Русь и поселился в Киеве. Такова была ситуация, сложившаяся к тому моменту, когда митрополит Алексей стал главой Русской церкви.[477]
Едва получив кафедру, митрополит Алексей столкнулся с серьезной трудностью. Его предшественники, направляясь после своего поставления в Константинополе на Русь, прежде всего посещали Киев и оказывали ему подобающую честь, как официальному центру Русской митрополии. Алексею, однако, сделать это было не суждено – в 1354 г. в Киеве распоряжался поставленный тырновским патриархом митрополит Феодорит. Чтобы избежать возникающей коллизии, патриарх Филофей распорядился созвать в июле 1354 г. собор, который вынес специальное определение об официальном переносе кафедры Русской митрополии из Киева во Владимир-на-Клязьме. При этом глава Русской церкви, как и ранее, должен был именоваться «митрополитом Киевским и всея Руси».[478]
Впрочем, довольно скоро после своего поставления Алексею пришлось столкнуться с другой проблемой. Судя по всему, Феодорит, занявший Киев, был ставленником Литвы. Однако его поставление в Киев от тырновского патриарха было явно неканоничным, следствием чего стало отлучение Феодорита от Церкви. Все это вносило смуту в умы русской паствы, находившейся на территориях, попавших под власть Литвы, и явно было на руку Москве. В этих условиях литовский великий князь Ольгерд, желая освободиться в церковном отношении от влияния Москвы, предпринимает меры, чтобы фактическое отделение находившихся под его властью епархий было санкционировано Константинополем. В том же 1354 г. он посылает в Константинополь своего ставленника Романа для его посвящения в особые литовские митрополиты.