– Нет, – ответила я.

– Нет? – повторила она с восходящей интонацией, словно напоминая о правилах хорошего тона. Я чуть не поправилась: «нет, мэм», – но вместо этого повторила:

– Нет, я не хочу пить.

– Ну что ж, хорошо, – сказала Гвен. – Мама запретила тебе брать питье из моих рук? Она думает, я тебе каких-нибудь кореньев подсыплю? Думает, так все и было? – Гвен хохотнула. – Здесь душновато. Включить вентилятор? Или она запретила тебе и моим воздухом дышать?

– Мама даже не знает, что я здесь. И я была бы признательна, если бы вы перестали ее упоминать.

– Ты так похожа на сестру, – произнесла Гвен. – Я и не представляла, что моя дочь общается с тобой. О тайной жизни девчонок можно целую книгу написать.

– Вам лучше знать о тайной жизни, – парировала я.

Гвен повернулась.

– А эта дерзость! Вы и в самом деле сестры.

Каждый раз, когда она произносила слово «сестра», я чувствовала, как меня дразнят, и ерзала на диване.

– Может, хочешь сесть сюда? – предложила Гвен, вставая. – Это кресло твоего отца.

– Нет, – отказалась я.

– Итак, – сказала Гвен, – чем могу помочь? Я собираюсь на работу, но могу выкроить для тебя немного времени.

– Не сдавайте отца полиции, – попросила я.

Она чуть заметно улыбнулась.

– Как-как?

Я вытащила из сумки открытку. Хотелось сохранить ровную интонацию, поговорить как женщина с женщиной.

– Вы отправили это маме. Вам не кажется, что она достаточно страдала?

Гвендолен взяла открытку, держа ее на вытянутой руке, будто не хотела замарать белоснежную форму.

– Девочка, – протянула она, – хотя здесь подмечен очень важный факт, я ее не отправляла, – она перевернула картонку и увидела улыбающийся арахис. – Джимми Картер?