На этом замечательном раздражённом пассаже он резко двинулся на выход; она, глотая слёзы, успела поймать его за локоть:
– Эрт!..
Он ощутимо напрягся. Медленно повернулся к ней. Освободил свой локоть. Мягко сказал:
– Рэми. Я слишком зол сейчас. Поговорим вечером.
И ушёл, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Рэми, растерянно оглядев так радовавшие её всего несколько минут назад вещицы, горько расплакалась.
Она плакала не от того, чтобы его слова обидели её, и не от того, что он ушёл, а от того, что она, нечаянно, не подумав, очень оскорбила его своим поступком. Ей было мучительно больно, что она так обидела его – да ещё и из-за такой ерунды. Ведь, право, это совсем неважно, какая у тебя щётка для волос и из чего ты шьёшь свои рубашки… Хотя, нет: важно, конечно. Но и близко не стоит того, чтобы из-за этой глупости ранить гордость человека, которого любишь.
Глава двадцать вторая
Промаявшись с час своими терзаниями, Рэми поняла, что дожидаться вечера будет слишком мучительно, и отправилась на поиски мужа.
Уже неплохо разбираясь в местных порядках, она первым делом пошла в ратушу – лучшее место для того, кто хочет набрести на след неуловимого ралэса.
Опыт прошлых поисков не подвёл: Эртан благополучно отыскался именно в ратуше, в своём рабочем кабинете.
– Г"эми, – встав, обречённо констатировал он с ощутимым марианским акцентом, какого она никогда в его исполнении не слышала.
Она застыла у порога, облокотившись спиной на дверь и не решаясь пройти вперёд.
– Ты обещал не оставлять меня даже в ссорах! – срывающимся голосом обличала она, защищая своё право прийти.
Он сжал и разжал кулаки, повёл подбородком в сторону и терпеливо пояснил:
– Мы не ссоримся, и уж тем паче я и не думал тебя оставлять.
Рэми скептически приподняла бровь, красноречивым взглядом окинув кабинет.
– Я здесь работаю, вообще-то! – открестился от этого скепсиса он, садясь обратно и берясь за стопку бумаг.
Она всё же прошла ближе, присела на краешек стола. Её поникшие плечи говорили о её настроении лучше любых слов.
Её приход вызвал у него раздражение. Он был зол, оскорблён, и даже возмущён всей этой ситуацией. Ему хотелось побыть одному, разобраться со своими чувствами, успокоиться, и уж вечером, когда он будет способен на адекватный разговор, обсудить произошедшее толком. Сейчас же он не чувствовал себя готовым к беседам подобного рода: ему хотелось упрекать, обвинять и жёстко защищать свои границы, что неизбежно причиняло бы ей боль, а он совсем не хотел причинять ей боль.