Пока мы не торопясь пили кофе, Пилар задала вопрос, который явно не давал ей покоя:
— Так вы удалили свое имя?
Сначала я не поняла, о чем она спрашивает.
— Ну, с веб-сайта? Ancestry.com?
Я боялась поднять глаза на Майкла. Не знала, как ответить. Нет, мы не убрали мое имя с сайта Ancestry.com. Честно говоря, мы распространили информацию обо мне как можно шире и на других сайтах — 23andMe, MyHeritage, GEDmatch, — чтобы увеличить шансы найти сводных братьев и сестер.
Я была не в состоянии сказать Пилар, что мою ДНК обнаружить было нетрудно. Но и врать ей тоже не хотелось. Пока я формулировала ответ, вмешался Майкл.
— ДНК Адама Томаса там тоже пока размещена, — мягко сказал он.
— Но он заверил нас, что она доступна не всем, — сказала Пилар.
Бен лишь переводил взгляд с одного из нас на другого.
Я понимала, что мы с Майклом думаем про одно и то же.
Пилар, казалось, нашла успокоение в этом ложном понятии о сохранении тайны — и Адама Томаса, и моей. Но несколько минут спустя, пока Бен и Майкл были погружены в разговор на другую тему, она наклонилась ко мне и заговорила яростным шепотом.
— Ваш папочка очень хороший, — сказала она.
Я подумала, что ослышалась. Она положила ладонь на мою руку.
— Очень хороший папочка, — повторила она.
Я понимала, что Пилар было очень тяжело подпустить меня к себе. Но среди тщательно продуманной терминологии — генетическая связь, биология, выверенные фразы — слово «папочка» было не к месту.
— Если появятся другие, — продолжала она, — вы ведь им не скажете. Будете сохранять тайну.
Полувопрос-полуутверждение. И тогда я поняла. Когда человек слишком стар для сюрпризов? Случайный выбор молодого студента-медика мог сейчас вполне перевернуть с ног на голову жизнь ушедшего на покой врача. Ведь Бен с Пилар тоже читали про зачатых с помощью донора людей, у которых обнаружились десятки сводных братьев и сестер. Уж не виделась ли им вереница белокурых розовощеких отпрысков, змеящаяся вокруг их жилого квартала? Конечно, им должно было быть страшно, даже при общении со мной.
Я рассмеялась, будто ее просьба была причудливой, и сделала большой глоток из своего бокала с вином. Слова Пилар заставили меня задуматься о Бене в роли папочки. Я представила себя на полу в уютном доме Бена и Пилар в поселке для престарелых за игрой в нарды. Представила себя в пижаме и махровом халате рано утром за чашкой кофе вместе с Беном просматривающей газету. Мы могли вместе решать кроссворды. И тут, будто царапающая виниловую пластинку игла, мысли пробуксовывали и замирали.
Бен был чудесный, заботливый человек, к которому я чувствовала большую нежность и признание. Благодаря знакомству с ним я могла собрать себя в единое целое будто из разных фрагментов — это будет приносить мне успокоение до конца жизни. Он был моя материя, моя страна. Но не мой папочка. Я сопереживала Пилар, и искренне. Она создала любящую, сплоченную семью. Я походила на ее мужа больше, чем все их собственные дети. Я видела фотографию Бена, когда он был подростком, и Джейкоб был на него очень похож. Но что, если, как я подозревала, у него были и другие дети? Разбросанные по стране женщины и мужчины пятидесяти — пятидесяти пяти лет, биологические дети Бена?
Передо мной встала существенная этическая дилемма, которую я проработаю, если потребует случай. Я надеюсь, что этого не произойдет, по крайней мере пока Бен и Пилар живы. Вопрос о том, что я была должна им — в соответствии с моим обещанием сохранения тайны — и что я была должна тому, кто мог однажды выйти со мной на связь, все время крутился у меня в голове. Если кто-то вроде меня, потрясенный, травмированный, перенесший удар и полный сомнений, обратился бы ко мне через сайт, проводящий исследования ДНК, и спросил, как это возможно, что мы записаны как сводные брат или сестра, я бы не смогла отказать тому человеку. Я сама была на его месте.