— Почему? — спросила я. — Почему вы считаете это приемлемым?
— Ну ведь метод сработал. Ваш папа ничего не знал.
Вот оно что. Пять коротких слов.
— Ведь всегда стоял бы знак вопроса, — продолжал Дичерни. — В этом и была суть. Обезопасить отца.
— А как насчет обезопасить ребенка? — спросила я. — Ведь сработало не все. Потому что
— Вот именно, — пояснил Дичерни с какой-то почти горестной интонацией. — Теперь тайны уже нет.
34
Почти в каждом письме Бен упоминал о своих детях. Было понятно, что в общих чертах он им положение обрисовал. Вот оно опять, слово «положение». Он им сказал, как меня зовут? Мне показалось, что он старался держать все под контролем. Если он назвал им мое имя, мои сводные братья и сестры могли навести справки обо мне. Могли выйти со мной на связь. Могли сами, если бы захотели, сделать генетический тест. У меня не было никакой возможности узнать, что происходило там, на другом конце страны. Но что я могла делать, так это продолжать сбор информации, от этого я испытывала нечто отдаленно напоминающее контроль над ситуацией.
У меня были сводная сестра и два сводных брата. Пятьдесят четыре года я прожила, считая своей сводной сестрой Сюзи, так что мысль о сестре не была мне чужда. Однако понятие сводных братьев было для меня совершенно новым. Оба сводных брата были женаты и имели по паре детей. Я уже установила, что один был адвокатом, а другой работал в области информационных технологий. Сводную сестру я нашла в Facebook и Twitter. Там мы парили обе, будто цифровые призраки, и две наши аватарки терялись среди миллионов других, населяющих вселенную из пикселей и битов, соединявшую меня с Уолденами, а Уолденов со мной, способствующую не только стремительности открытия, но и самому открытию.
От своей мамы-бразильянки Эмили Уолден унаследовала черные как смоль волосы и темные глаза, но наше с ней сходство все равно было заметно. У обеих были одинаковые высокие лбы и те же пропорции черт лица. Исходя из информации об Эмили, что была мне доступна, я сделала вывод, что мы бы с ней легко подружились. У нас явно было много общего. Обе окончили женские колледжи. Она была либеральных политических убеждений. Работала в благотворительном фонде. В Twitter была подписана на многих из тех, на кого была подписана я. Хотя она была не очень активна в социальных сетях, все же можно было составить хоть какую-то, пусть примерную, картину ее жизни. Она была замужем и имела двоих детей, девочку и мальчика. Мальчик на вид был ровесником Джейкоба.
Майкл знал, как отслеживать поток данных на моем веб-сайте и получать сведения о том, сколько человек находилось на сайте в заданное время, сколько времени посетители провели на тех или иных страницах и откуда они. В течение нескольких недель после последнего письма Бена на моем сайте наблюдался необычный приток посетителей из Портленда, штат Орегон. Было ли совпадением то, что некоторые из них часами вчитывались в мои эссе и интервью, особенно в те, что имели отношение к семье? Или то, что некоторое количество людей отыскали начало моего десятилетнего блога, чтобы прочитать каждый его пост? Временами я думала, что все это нам кажется. Наверное, у меня в Портленде просто имеются кое-какие преданные читатели. Но в иных случаях я рисовала в своем воображении нас — семью Бена и свою: все мы читаем, ищем, докапываемся, чтобы как-то осмыслить друг друга и этот неожиданный поворот в нашей жизни. Вдруг, пока я смотрела на YouTube видео с Санта-Клаусом и поездки внуков в парк «Морской мир», они читали мои эссе о времени, которое отец проводил с любавичским ребе, или о моем духовном пути — отходе от строгого религиозного воспитания.
Мы грузили вещи в машину, готовясь к поездке в Провинстаун, на лестнице послышались шаги Майкла. Судя по их звуку, мне предстояло узнать новость. Я складывала шнуры и компьютер в сумку, когда муж с открытым ноутбуком вошел в мой кабинет. Он не выглядел пораженным, как тогда, в начале лета, когда на его экране были результаты исследования ДНК, изменившие мою жизнь. На этот раз на его лице сияло торжествующее выражение.
— Эмили только что подписалась на тебя в Twitter, — сообщил он, указывая на ее имя, возглавляющее ряд моих последних подписчиков.
Мы втроем залезли в битком набитую машину и отправились в долгий путь до Провинстауна. Я держала мобильный на коленях, обновляя Twitter снова и снова, чтобы убедиться, что Эмили Уолден не передумала и отписалась от меня. Но ее имя по-прежнему было в списке подписчиков. Мой большой палец завис над ее аватаркой, битмоджи-портретом[53] темноволосой розовощекой женщины.
Прошло два дня, прежде чем я подписалась на нее. Боялась показать излишнюю поспешность и явную заинтересованность, хотя именно это мной и двигало. Наконец рано утром, сидя на залитой солнцем кухне нашего коттеджа в центре искусств, я коснулась на телефоне кнопки Follow. Я буквально увидела — мысленно, — как сводные сестры, раньше не знавшие о существовании друг друга, посылают самую что ни на есть современную форму дымового сигнала, каждая на своем побережье.
35
Позднее я примусь за изучение эмоциональной травмы. Буду много читать по теме, пролагая себе путь к пониманию двух противоположных полюсов моей собственной истории: травма, которая, видимо, сопровождала решение моих родителей — такое болезненное, что его пришлось сразу по принятии предать забвению, и травма, полученная мной, когда я обнаружила то решение более полувека спустя.