– Вас это расстроило? – спросил Николай.

– Ничуть. Я и так это знала. Да. Я всегда знала, что он так думал. Это всего лишь еще одно подтверждение. Он болел этим. Он умер из-за этого. Тот, кто написал анонимку на Андрея, в итоге убил моего отца. Это медленное убийство, которое совершалось в течение многих десятилетий. Это что-то вроде замедленной химической реакции, которая в определенный момент обязательно закончится тем, чем и должна закончиться.

– Но кто же это был, Василиса?

Она пристально посмотрела на него.

– Не знаю. И никогда не узнаю. Это все, кто был рядом и, одновременно, никто из них…

Николай взял чашку со стола и уставился на темно коричневую поверхность колышущегося чая, над которым поднималась едва заметная струйка пара. Перед глазами возник образ того безликого человека с крепкими мускулами, который, ударив Николая по голове, медленно уходил в сторону двери. Удалось ли ему забрать то письмо? Что было в том письме? Удалось ли ему уничтожить следы этого невидимого и бесконечного преступления, совершенного неведомо кем? Все это теперь навсегда осталось зыбкой, противоречивой неизвестностью. А, самое главное, преступлению этому еще было суждено продолжаться и продолжаться, даже если сам преступник и его жертва давно покинули этот мир.

– Я все хотел спросить… А кем был тот человек с фотографии? Тот, что пил квас?

– А… – улыбнулась Василиса. – Его фамилия Михайлов. Я это помню точно. Он был музыкантом. Кажется альтистом. Работал в Мариинском, то есть… тогда Кировском. Лично знал того артиста балета, который покончил собой. Собственно он и рассказал отцу эту историю, посвятил в детали. С него, можно сказать, все началось. Настоящая литературная судьба отца.

– И где он сейчас?

– Он давно эмигрировал. Еще в конце 1980-х. Куда-то в Германию или Америку. Не помню.

Краснов сосредоточенно посмотрел на Василису.

– А ту запертую комнату открыли? – поинтересовался он.

– Нет. Что-то мешает изнутри… Откроют. Когда-нибудь откроют.

– Да… Странное что-то творится с этой комнатой, – усмехнулся Николай, делая глоток.

Василиса улыбнулась в ответ.

– А что же там было раньше? – спросил Николай. – Может скажете? Ведь теперь все позади…

– Позади? Вы так думаете? – хитро прищурилась Василиса.

– Конечно… В каком-то смысле – да.

– Там была комната моей бабушки. Она жила в ней с того самого дня, как расстреляли деда. Сами понимаете, меня еще не было на свете… Потом, когда я родилась, она практически уже и не выходила оттуда, погрузилась в свои воспоминания, дверь почти никогда не открывала и не позволяла заходить туда. При этом, если вы помните, дедушка обходился с ней весьма бесцеремонно, и вообще был неоднозначной личностью… А она, оказывается, его любила. Да так сильно, что после его расстрела ее жизнь практически остановилась. Когда бабушка умерла, отец не раз запирал меня в этой комнате из-за какой-нибудь провинности. Я сидела там часами и боялась пошевелиться. Мне все мерещились какие-то тени… Какие-то мертвецы… скелеты… чудовища… Чего только не приходит в голову в детстве.

Василиса прервалась ненадолго, затем продолжила: