– То есть Вы считаете, – вновь взял слово Сулиев, впечатленный рассказом и едва ли в него не поверивший, выражая эмоции холодным потом, внезапно проступившим на лбу, – что все, что он Вам сообщил, – это правда?

– Я этого не сказал, – в очередной раз нахмурил брови Востриков, однако посчитал озвученную реплику вполне своевременной, – и сейчас я просто констатирую факты. Вы спросите: почему я рассказываю эту историю? Хорошо, я не премину вам ответить: судя по тому кошмарному трупу, что нам удалось увидеть снаружи, у меня возникает, как мне кажется, совершенно очевидный и вместе с тем закономерный вопрос – кому, кроме фашистских, гестаповских прихвостней такое под силу? – сказал высокопоставленный генерал и тут же, словно бы отвечая на свой вопрос, продолжил: – Поэтому – в свете последних событий, где главным, разумеется, является невыход наших детей на связь – думаю, что их уже нет в живых; а также я с уверенностью могу сказать: молодой человек, что лежит сейчас на улице, – точно, не мой ребенок. Так вот, в связи со всем этим у меня возникает вполне однозначный вопрос, обращенный к Вам, товарищ подполковник, – он вперил в начальника полицейского отделения города Икс такой всепроникающий взгляд, какой способен был бы кого угодно заставить вжать в голову в плечи, чего уж там говорить про какого-то там Бунько, – у Вас имеются еще хоть какие-то сведения?

– «Агх», – испуганно икнул провинциальный руководитель, едва не поперхнувшись от наведенного на него заместителем министра вполне объяснимого страха, но, в силу долгой привычки, мгновенно сумел собраться и четко, без запинки, ответил: – Вчера, примерно в то же самое время, что и сейчас, – стрелки часов уже приближались к восьми, – мы обнаружили два тела, – Евгений Захарович, предполагая самое ужасное, не решился назвать те изуродованные туловища трупами, – подобных сегодняшнему. Хм, – он снова проявил перед высокими и вместе с тем заносчивыми гостями нечто, подобное раболепию, – думаю, вам всем нужно будет проследовать в наш морг и провести опознание, правда, сделать это будет тяжело и достаточно трудно, но, простите, такая у нас процедура.

– Как Вы понимаете, товарищ подполковник, – вновь вмешалась в разговор до последней крайности морально напряженная мать, тем не менее, в силу занимаемой должности, научившаяся идеально скрывать свои чувства, – мы приехали сюда не просто так и не питаем особых иллюзий; и не знаю, как бы повел себя сын достопочтенного генерала, – она скорчила недовольную мину, – но моя бы дочь обязательно мне ответила, ну! а раз это не так, значит, уж точно, случилось что-то очень и очень плохое. Поэтому, я считаю, будет лучше, если Вы не будете затягивать всю процедуру, а проводите нас уже куда следует: мы хоть похороним наших детей по-людски, подобающим образом.

Удивительное дело, но держалась эта женщина в такой, совсем даже необычной, ситуации на зависть достойно, чему мог бы позавидовать не один десяток представителей сильного пола; но вместе с тем душа ее внутри практически разрывалась и она едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться в кабинете местного начальника отделения, потому что уже ни минуты не сомневалась в трагической гибели своей единственной дочери. Евгений же Захарович в ответ на ее предложение не нашел ничего другого, как самому вызваться сопровождать их в столь прискорбном мероприятии:

– Тогда не будем откладывать – давайте прямо сразу и проследуем в судебно-медицинскую экспертизу, где, пока следователь СК еще на месте, и проведем эту тяжелую для вас процедуру.

Он мог бы, конечно, поручить сопровождение высоких гостей кому-нибудь из своих подчиненных, однако их высокопоставленный статус, как, впрочем, и его чрезвычайно завышенные амбиции, требовали непременно быть с ними рядом, чтобы – не дай Бог! – чего не случилось. Енотов к этому времени уже закончил заполнять протокол осмотра до крайности изуродованного покойника, что, в принципе, сделать ему было вовсе не трудно – это под диктовку-то эксперта Кабанова! – и теперь по просьбе Бунько дожидался окончания его – такого важного! – совещания. Наконец, все вопросы были урегулированы, все участвующие лица собраны и находились в одном месте, так что теперь появилась возможность выдвинуться к зданию судебной медицины и завершить там необходимую процедуру.

Они все вышли на улицу и рассаживались – кто в полицейский «уазик», а кто, позначимее, в немецкий автомобиль следователя – как раз в тот момент, когда к полицейскому участку подкатил катафалк и когда уже известные огромный водитель и его всегда пьяный помощник загружали уже опознанный труп Эбанта Виктора внутрь угрюмого, неприветливого, больше сказать, пугающего салона; и так получилась, что обе машины двинулись вслед за мрачным передвижным средством, со стороны представляясь похоронной процессией. Так они, все вместе, и доехали до местного морга, где изуродованный молодой человек без особых церемоний, можно даже отметить, грубо был сгружен в приемное отделение, чем вызвал неприятное замечание возмутившейся женщины:

– С нашими детьми Вы точно таким же способом обращались?!

Те, пусть даже и не зная, с кем им довелось иметь теперь дело, но видя рядом с ними начальника полицейского участка, которого в этом городе считали разве только не Богом, предпочли виновато опустить книзу головы и предусмотрительно отмолчаться, прекрасно понимая, что совершили непростительную ошибку. Бунько же, желая в зародыше погасить возникший на пустом месте конфликт, совершенно ему ненужный, пригласил всех пройти внутрь помещения:

– Уважаемые родители, давайте уже пройдем в отделение СМЭ и произведем процесс опознания.

Поскольку все еще был праздничный день, городской морг не работал и проводилось вскрытие лишь криминальных трупов, каким и являлся при указанных обстоятельствах Эбант. К чему обращается на эту, вроде бы как несущественную, деталь внимание? Только лишь по той простой причине, что основной вход, используемый в обычные дни гражданами, родственниками умерших, соответственно, был закрыт, а потому высокопоставленным москвичам и сопровождающим их лицам пришлось заходить через приемное отделение, где на полу были складированы в беспорядке, друг на друге, поступившие за выходные покойники, скончавшиеся внезапно, но всем признакам предположительно естественной смертью, и следовать дальше через исследовательскую комнату, где на трех хирургических алюминиевых столах были уже разложены человеческие тела, обмытые из шланга, под напором воды, от грязи и приготовленные для вскрытия; еще из мебели в основном помещении находились два специальных, медицинских шкафа со стеклянными дверцами, где складировались различные инструменты, приборы и реактивы, письменный стол, с установленной на нем все еще печатной машинкой, очевидно здесь пока еще работали по старинке, а также небольшая металлическая подставка, на которой располагались початая бутылка водки, граненный стакан, блюдце с неаккуратно нарезанной колбасой, кусок черного хлеба, испачканные кровью перчатки и, право слово, пинцет, вероятнее всего предназначенный для подхватывания закуски, когда местный специалист «остаканивался» прямо во время исследования; сам он, видно, до сих пор не подошел – возможно, что эксперт пока все еще отходил после «вчерашнего», – поэтому посетители оказались предоставлены сами себе; входную же дверь им, как известно, открыли двое работников, круглосуточно обслуживающих катафалк и невольно оставшихся дожидаться окончания всей этой опознавательной процедуры.

Не особо зацикливая внимание на этих чудачествах, где, единственное, прокомментировать увиденное взялся лишь военный генерал-лейтенант, сказавший: «Ну, вы здесь и даете! Судя по всему, еще находитесь в «девяностых», а у нас уже давно две тысячи двадцать первый год – и коронавирус», так выразил мужчина свое отношение, непонятно зачем вставив последнее слово. Между тем участники неотложного следственного действия миновали не совсем обычную комнату для исследований и в конце концов оказались в холодильном отсеке, где с трех сторон по периметру, за исключением стены, располагавшей дверным проемом, в четыре ряда, от пола кверху, находились морозильные камеры, общим количеством шестьдесят штук. Енотов Артем, кому, как никому другому, были известны номера нужных ячеек, хотя и являлся в этой компании самым «молодым», тем не менее, используя свое привилегированное положение, поручил выдвижение контейнеров более солидному подполковнику:

– Евгений Захарович, откройте нам, пожалуйста, тринадцатую и четырнадцатую холодильные камеры.

Пускай и презрительно усмехнувшись, вместе с тем Бунько послушно выполнил отданное ему указание и открыл обозначенные металлические заслонки, легко отпирающиеся поворотом дверной ручки, в свободном положении автоматически «загоняющей» ригель в предусмотренный специально для фиксации паз. Далее, он поочередно выдвинул двое носилок, поверх которых лежали два трупа, помещенные в черные полиэтиленовые пакеты, по всей длине застегнутые сверху на молнию; расстегнув и ту, и следом другую, он предъявил на обозрение молодые тела, к этому моменту сшитые и более или менее приведенные в божеский вид; таким образом, после того как над ними потрудился патологоанатом, они выглядели как обыкновенные покойники, единственное, только с изуродованными до неузнаваемости лицами. И вот здесь родители, в том числе и грозный генерал-лейтенант, посчитали возможным пустить скупую слезу: сомнений не оставалось – это были их трагически, по неразумности и какому-то немыслимому стечению обстоятельств, погибшие дети. Женщина даже на минуту потеряла годами оттачиваемое самообладание, сохраняемое ею в течении всего этого кошмарного утра, и разразилась рыданиями, уткнувшись в продолжавшую оставаться прекраснейшей грудь своей дочери, уже забальзамированную и выглядевшую словно бы у живой; но ее истерика и на этот раз длилась совсем недолго – сработала многолетняя выдержка, – и, наконец отпрянув от мертвого тела, женщина задала вполне естественный и закономерный вопрос:

– Когда мы сможем забрать наших детей и вывезти их для похорон в столицу?

– В любое, удобное для вас, время, – стараясь, с учетом значимости московский «гостей», быть с ними вежливым, разъяснил Енотов Артем, уже начавший к этому моменту заполнять протокол и попросивший только дождаться окончания оформления опознания, – после того как я закончу официальную процедуру.

Быстро и профессионально набросав необходимый для следственного мероприятия текст, следователь дал расписаться всем четырем участникам, в том числе и Бунько, а также двум сотрудникам «Ритуальных услуг», приглашенных им в качестве понятых, после чего сразу же дал надлежащее разрешение:

– Все, я закончил, дальше можете действовать соответственно вашим планам.

По выработанной уже привычке, молодой человек вел себя несколько цинично, но это была одна из особенностей профессиональной деформации личности, характерной для любой правоохранительной должности. Родителям же было сейчас не до того, чтобы выяснять отношения, – в срочном порядке следовало переправить скончавшихся детей назад, в столицу, и на следующий день организовать им авантажные похороны. Миссию по доставке трупов в Москву взял на себя военный заместитель министра и, оформив их «грузом – 200», на грузовом самолете, зафрахтованным им, пользуясь служебным положением, в летном полку Калининградской области, переправил к дальнейшему месту захоронения. Похоронные мероприятия были назначены на четвертое мая, третий день после обнаружения до неузнаваемости изувеченных трупов.