По случайному совпадению мой агент Питер Бенедек с семьёй также отдыхал на Мартас-Винъярд. Они сняли изящный дом в викторианском стиле в Эдгартауне с видом на залив и остров Чаппаквидик, место позора Тедди Кеннеди[17]. Без задней мысли Питер великодушно пригласил меня на пятничный ужин с его семьёй и друзьями. Находясь на грани, не ожидая ничего кроме краха моей карьеры, я был этаким бедным родственником на этом ужине. Я проигнорировал закуски и от затянувшегося коктейльного часа[18]перешёл сразу к вину для ужина. Я был в стельку пьян ещё до того, как подали первое блюдо. Тем вечером было не до веселья.
Как мне говорили, под мухой я обычно становился обаятельным и милым, но смесь из страха и тревоги под действием алкоголя сделала меня агрессивным. Я пошатывался из стороны в сторону не только из-за опьянения, но и от того, что в это самое время в кинотеатрах по всей стране решалась моя судьба. Киноманы либо покупали билеты на мой фильм, либо нет и я кишками чувствовал, что это был второй вариант. Так как у меня не было возможности выплеснуть весь гнев на каждого не купившего билет, я повернулся к моему агенту.
— Завтра утром ты, бля, позвонишь Пит. И знаешь, что ты скажешь? Ты, бля, скажешь: «Бля, мужик, мне очень жаль». И знаешь, что будет дальше? Я тебе скажу, что. Я к херам уйду. Не могу больше терпеть это дерьмо.
Пит, один из самых спокойных, приятных и добрейших людей в кинобизнесе, не говоря об агентской среде, не имел никаких возражений. Он признал мою правоту, но, похоже, сомневался, что я действительно уйду на покой. Он обещал мне, что бы ни случилось, мы сумеем это разрулить и предложил довезти меня до дома. К счастью, путь домой пролегал не через Чаппаквидикский мост.
Около девяти утра зазвонил телефон. С похмелья я не спешил отвечать и дал ему немного пошуметь. Я ожидал плохих новостей, от которых, если я их услышу, меня должно было стошнить собственным кишками. После полудюжины повторений я снял трубку и молча поднёс к уху. Пит нарушил тишину.
— Майк? — произнёс он неуверенным голосом, от чего я поморщился. Продолжил он более воодушевлённо. — Мы сделали это. Блядский старт удался! Они поговаривают о восьми-девяти миллионах за уикенд. Фильм идёт на ура на второстепенных площадках в Сейнт-Луисе, Чикаго и Атланте.
Я поблагодарил его и разлился в извинениях за неподобающее поведение прошлым вечером. Я повесил трубку и улыбнулся. «Доктор Голливуд» стал хитом. Не большим хитом, не блокбастером, но несомненным коммерческим успехом. Я всё ещё оставался в шоу-бизнесе, и в запасе оставалась ещё пара попыток отбить мяч[19].
Мне кажется, суть момента во времени не всегда является отражением момента в самом себе: что случается до него и что случается после — это и придаёт ему окраску. Профессиональный кризис минул, с моих плеч свалился камень. По крайней мере на время. Я не мог знать заранее, свалится ли осенью на мои плечи что-то потяжелее камня, поэтому остаток лета стал для меня кусочком блаженства.
Винъярдский дом Полланов, маленький, но милый, перестроенный из рыбацкой хижины и стоявший в дюнах с видом на пролив Менемша-Саунд стал для Трейси, Сэма и меня обителью тепла и уюта. Мы проводили дни на пляже или катались на велосипедах вдоль Лобстервиль-Роад. Двухлетний Сэм был на пике активности. Любознательный, он точно детектив часами изучал приливные бассейны, гоняясь за меченосцами по всему берегу вокруг пруда Менемша-Понд. Однажды мы с Трейси сводили его на «Летающих лошадей», старинную карусель в Оак-Блаффс с сопутствующей музыкой и латунными кольцами[20]. Мы подпитывали его радость, обещая купить порцию мороженого из «Мартас Мэд», которое он обожал. Мы опустили несколько четвертаков в сделанный в стиле интерьеров пятидесятых автомат с мороженным: подгоняемый сахаром Сэм закружился, как волчок, в танце радости и удовольствия.
Мы смеялись весь путь до дома, смакуя этот эпизод. И даже тогда, когда Сэм измазал липким розовым мороженным всю свою кроватку.
Каждый вечер, мы с Трейси любовались закатом, потягивая вино на веранде. По утрам, когда Сэм бывал непоседлив, а я хотел, чтобы Трейси подольше насладилась такой непозволительной роскошью, как продолжительный сон, я выхватывал его из кроватки, садился на крыльце, и мы вместе наблюдали восход, встречая очередной прекрасный летний день. Помню, как на меня накатывали отцовские чувства, и тогда Сэм казался мне одним из чудес винъярдского утра. Как, например, скопа̒, кружившая над поверхностью пролива, соревнуясь с местными рыбаками, вышедшими ранним утром по всему берегу наловить полосатых лавра̒ков.
Воодушевлённый успехом фильма, который держал высокую планку до конца лета, я решил привести себя в форму: покончить с пивом и похудеть на пару фунтов. Не существовало более прекрасного места для пробежек, чем Мартас-Винъярд с его извилистыми прибрежными дорогами района Гей Хэд. Я составил маршрут таким образом, чтобы в первой половине пробежки прохладный океанский бриз дул мне в лицо, а во второй потихоньку сзади подталкивал меня к дому. К концу нашего пребывания на острове я решился на пятимильный марафон по Мошап Трейл.
Был вечер особенно замечательного дня. Мимо проехал велосипедист. Он приветствовал меня жестом, коснувшись края своего шлема. Мне показалось, это был Джеймс Тейлор — я посчитал это хорошим знаком. После резкого интенсивного старта я стал сомневаться смогу ли вообще добежать до финишной прямой. Дорога оказалась длиннее, чем я предполагал, но я не особо переживал по этому поводу, просто сказывалась усталость. Примерно в полумиле от поворота на грунтовую дорогу, спускающуюся к дому я увидел подъезжающую ко мне Трейси. Она остановилась, вышла из машины и махнула рукой, чтобы я остановился. Она выглядела слегка встревоженной.
— С тобой всё в порядке? — спросила она. Я уверил её, что со мной всё в порядке, но признал, что переоценил свои силы, ведь мне почти стукнуло тридцать. Последняя фраза задумывалась, как шутка, но выражение её лица не изменилось.
— Ты неважно выглядишь, — сказала она. — Левая половина тела еле двигается, а рука вообще не шевелится. Не думаю, что тебе и дальше стоит бегать, пока не сходишь к доктору. Ты должен записаться на приём сразу же по возвращении в город.
Я обещал, что так и сделаю. Трейси подвезла меня до дома. «Энциклопедия здоровья Колумбийского Медицинского Колледжа» весит не меньше пяти фунтов и с собой в отпуск мы её не взяли. Иначе, пока я принимал душ, Трейси лихорадочно перелистывала бы страницы.
По возвращении в Нью-Йорк я ответственно подошёл к делу, записавшись на приём к уважаемому спортивному доктору. Он взялся за меня основательно и до того, как назначить курс физиотерапии, направленной, как я полагал, на восстановление организма после полученных травм во время выполнения трюка, отправил меня на рентген шеи, левой руки и левой ноги с подробным изложением результатов. В качестве предосторожности мне также сделали сканирование головного мозга, дабы исключить наличие инсульта или опухоли. Так нужно, уверял я себя, лежа головой внутри аппарата МРТ, слушая на протяжении двадцати минут причудливую какофонию из стуков и гудения. Доктор назначил мне физиотерапевта, чтобы тот поработал над моей шеей и плечом, а также заострил внимание на мышцах левой половины груди. Наконец-то процесс восстановления пошёл. Пусть я решил проявить терпение на протяжении всего курса лечения, меня не покидало желание взять и бросить всю эту оздоровительную чушь ради возрождающейся актёрской карьеры и семейной жизни. Бесценные недели, проведённые на Винъярде, укрепили мою уверенность в том, насколько дороги мне Трейси и Сэм.
Однако, к концу второго курса терапии доктор отвёл меня в сторонку, протянул визитную карточку своего знакомого невролога и настоятельно рекомендовал увидеться с ним как можно скорее. Ранее я рассказывал ему о посещении невролога в Гейнсвилле, и поскольку не обнаружилось ни следов инсульта, ни опухоли, в этот раз посчитал это лишним.
— Всё-таки, вам стоит к нему сходить, — настаивал он.