В 1968 году неожиданно для отца, его снова перевели. На этот раз путь лежал через всю страну в Норт-Бей, Онтарио. Он подумывал уйти в отставку в 1971 году по истечении контракта, и этот перевод только укрепил его решимость. После трёх лет на побережье он с семьёй переехал обратно в БК. Для нас это было началом новой жизни,
Мы не были единственными, кто столкнулся с переменами. Почти все наши взрослые родственники мужского пола служили в армии, и в начале семидесятых прошла целая волна отставок. Со всех уголков Канады ответвления семейства Пайпер вернулись на запад к своим истокам. Поселившись в новых домах лучшего района Ванкувера, буквально в шаговой доступности друг от друга, потомство Гарри и Дженни Пайпер возбудило целую серию празднований мини-воссоединений, которые проходили друг у друга чуть ли не каждые выходные.
Из крупных встреч я помню детские дни рождения, барбекю на задних дворах, отмечание праздников и возвращений в родные края.
Ближайшие и лучшие друзья моих родителей были почти все семейные. Им не нужно было искать особый предлог, чтобы собраться вместе, расслабиться, выпить пива, пока готовится еда, наблюдая за игрой целой ватаги их общих ребятишек, шныряющих туда-сюда между домом и задним двором, которые в свою очередь тоже были невероятно дружны.
— Играйте внутри или снаружи ребята, внутри или снаружи. И ради всего святого, закройте дверь, а то соседи жалуются на нашу
Руководить процессом любила наш семейный матриарх бабуля, которая, скорее всего, наслаждалась теплом и духом товарищества больше всех остальных.
В то время бабуля жила на два фронта, разрываясь между семьями, живущими в БК и продолжительными поездками через всю Канаду к остальным родственникам. Она всегда была желанным гостем; оказывала всяческую помощь взрослым и привозила подарки детям. Если мы собирались сбегать в кондитерскую или местный кинотеатр, она отводила нас в сторонку и невзначай засовывала по доллару в наши карманы.
Я ощущал особую связь с моей бабушкой. Уверен мои братья, сёстры, кузены и кузины тоже ощущали нечто подобное, но в моём случае эта связь установилась буквально с момента моего рождения. Когда медсёстры вошли в комнату эдмондского госпиталя, чтобы в первый раз передать меня в руки мамы, бабуля сидела рядом возле её кровати.
— Вы с Биллом уже придумали имя?
— Ну, — произнесла мама, высвобождая моё розовое сморщенное лицо из пелёнки. — Мы остановили свой выбор на Майкле.
Бабуля была не в восторге.
— Майкл — хорошее имя, но ты же знаешь, все будут называть его Майк.
— Не обязательно, — возразила мама.
— Вот увидишь, — пообещала бабуля. — Но только не я. Не вижу ничего такого в этом имени, и оно мне не по душе. Но никогда не назову его иначе, чем Майкл.
И она сдержала обещание.
После отцовской отставки и возвращения в БК мы поселились в квартире с тремя спальнями в пригороде Ванкувера Бернаби через дорогу от растянувшегося на большой площади торгового центра с огромной парковкой, которая отлично подходила для уличного хоккея. Жилой комплекс мог похвастаться большим бесхозным открытым бассейном, что было даже круче хоккея. Но лучшей особенностью района, однако, была находившаяся в полутора кварталах квадратная трёхэтажка, в которой вскоре после нашего переезда поселилась бабуля.
Я не задумываясь отказывался от удовольствия поиграть в хоккей со стеной ликёроводочного магазина или поплескаться в бассейне с друзьями, лишь бы сходить навестить бабулю в её новом жилище. Мы были необычной парой: десятилетний мальчик и женщина, подобравшаяся к середине седьмого десятка, и не было ничего лучше, чем просто побыть с ней рядом, даже если она занималась обычной рутиной по хозяйству. Мы сидели на кухне, она рассказывала истории, пока мыла кружки и тарелки. Вытерев руки о фартук, бабуля запускала руку в свою безразмерную сумку и доставала шоколадку или упаковку жвачки «Чиклетс», которую приберегала специально для меня.
— А теперь
Сцена начинается с панорамы комнаты, заполненной синими клубами сигаретного дыма. Там были все, кроме Кенни, который пережил вторую мировую, но уступил раку в середине шестидесятых в возрасте сорока двух лет. Снизу то и дело в кадре появляются взлохмаченные детские макушки, но камера фокусируется на их родителях. Куря свои сигареты и закачивая в себя пиво, там был дядя Стю, который, как и Кенни, был освобождён из лагеря военнопленных в конце войны. Там же был мой дядя Альберт, который не принимал участия в сражениях и его жена Мэрилин, болтающая с женой Стю по имени Фло. Дальше в кадре появляется мамина младшая сестра Пэт, стоящая рядом с моими родителями в компании её мужа Джейка. Картинка отдаляется, и мы видим, что все они сгруппировались вокруг мягкого дивана, на котором восседает бабуля, делающая глоток из пивной кружки, на фоне которой её маленькие руки кажутся ещё меньше. Она опускает кружку, на её верхней губе остаётся пивная пена. Она что-то произносит, возможно сама себе, но скорее всего просит отвести камеру в сторону.