Я шагал из комнаты в комнату в поисках ответа, будто он мог поджидать меня за следующим углом, попутно используя различные приёмы по возвращению контроля над мизинцем. Я пощипывал и подергивал его. Положив на край прикроватной тумбочки придавил гедеоновской библией. Сжимал руку в кулак, держа перед грудью. Результат всегда был один и тот же. Что бы я не предпринимал, всё проходило, но через четыре-пять секунд возвращалось обратно. Отчаявшись, я подумал об ампутации, но был убеждён, что тогда увижу, как этот маленький ублюдок будет носиться по ковру, как участник массовки из фильма Роджера Кормана.
«Ради всего святого, Майк» — обратился я к самому себе. — «Это всего лишь твой долбаный палец». Но в том-то и дело: мизинец не был моим, он принадлежал кому-то другому. Мой мизинец был одержим.
Перспектива была такова: поскольку я был полностью растерян, нужно было обратиться к кому-то за помощью. Я позвонил своей помощнице Бриджет. Бридж выполняла невероятную работу, управляясь с моими киношными делами, а в повседневной жизни ей просто не было равных. По её словам, её работа заключалась в облегчении моей работы. Для этого она отслеживала мой график, предугадывала мои опасения и запросы, вела дела с производственными компаниями и вообще со всем внешним миром. Короче говоря, её целью была защита и уход за пузырём.
Изо всех сил пытаясь подавить панику в голосе, я невзначай упомянул, что у меня непонятно на что появилась незначительная физиологическая реакция. Я описал ей, что случилось с мизинцем. Её предположение о наличии неврологических проблем чертовски меня напугало. Она предложила поговорить об этом с её братом, работавшим нейрохирургом в Бостоне. «Ничего страшного. Не думаю, что это что-то серьёзное», — ответил я, пытаясь убедить в этом и себя, и её. — «Пожалуй, позвоню Трейси».
Перед тем как положить, трубку Бридж напомнила, что я был «на уведомлении», что означало — время, когда я должен появиться на съемочной площадке еще не определено; скорее всего после полудня.
Пусть в семье Бриджет был врач, но у Трейси было что-то получше: ипохондрия. Я не имею в виду, что она обсессивно-компульсивный пессимист или невротик, не слезающий с кровати, завернувшись в три одеяла, который проводит всё свободное время в разговорах о своём кровяном давлении. Она не сумасшедшая, просто чувствительна к малейшим отклонениям в своём здоровье, а также в здоровье окружающих её людей. Сколько её знаю, у неё всегда имелось последнее издание «Энциклопедии здоровья Колумбийского Медицинского Колледжа» и она на удивление точно могла распознать симптомы опасных для жизни заболеваний. Пока я был во Флориде, Трейси оставалась в Манхэттене с Сэмом. Телефонный звонок застал её в тренажёрном зале. Трейси как раз собиралась начать тренировку, но отложила её ради меня, дав возможность в подробностях описать то, что со мной произошло. Она уверила, что описанный мной симптом не подходит ни под одно из известных ей заболеваний. Услышав это, я вздохнул с облегчением и поддался её уверенности, что всё пройдёт и сотрётся из памяти ещё до конца дня. Проявлял ли я когда-либо такую же озабоченность по отношению к ней? Я много раз отвергал её опасения: «Это просто веснушка — не злокачественная меланома», «Нет, ты не потеряешь слух, это называется „ухо пловца“». Я чувствовал вину, но и облегчение. Она была права. Ничего страшного не случилось. Само пройдёт. Я был в порядке. Мы обменялись дежурной фразой «люблю тебя и скучаю», но только я собрался положить трубку, как она быстро добавила: «Знаешь, брат Бриджет нейрохирург. Почему бы тебе не позвонить ему на всякий пожарный». Вот дерьмо.
Через десять минут после разговора с Трейси Бриджет была у меня в номере и разговаривала с братом по телефону: «Подожди секунду Филип, он идёт». Бриджет протянула мне трубку. Пришлось ещё раз всё объяснять. Брат Бриджет, доктор Филип Ру-Лок, со всей серьезностью и профессионализмом выдал множество возможных объяснений, — одно страшнее другого. Я был изумлён, узнав, что у людей моего возраста бывают инсульты и аневризмы. Словосочетание «опухоль мозга» тоже всплыло на поверхность, но мне вовсе не хотелось углубляться в подробности. Он спросил о случаях физических травм. Их было так много, что я пробежался только по наиболее серьёзным. Его внимание привлёк один особенный эпизод.
Во время съёмок «Назад в будущее 3» я по-настоящему сам себя повесил, неудачно выполнив трюк. Марти Макфлай, оказавшись в затруднительном положении в 1885, попадает в руки линчевателей. В последний момент, перед тем, как они подвешивают его, он успевает просунуть ладонь между верёвкой и шеей. Этот эпизод не предполагал появления в кадре в полный рост, так что в первые несколько дублей я стоял на маленьком деревянном ящике. Формально это был трюк, но меня снимали крупным планом, поэтому Чарли не было рядом. Как бы я ни старался изобразить повешение, выглядело это нереалистично. Так что я решил попробовать без страховочного ящика. Это отлично сработало на следующих двух дублях, а на третий я неправильно рассчитал позицию руки. Петля, прикреплённая к виселичному шесту, сдавила сонную артерию, и я ненадолго потерял сознание. Я висел бесчувственный на верёвке несколько секунд, пока Боб Земекис — кстати, мой поклонник — не осознал, что я не настолько хороший актёр.
Доктор Ру-Лок предположил наличие связи между утренним эпизодом в Гейнсвилле и непреднамеренной драмой на съёмочной площадке, произошедшей около десяти месяцев назад. Он посоветовал мне обратиться к местному неврологу.
Так уж получилось, что Университет Флориды в Гейнсвилле является домом всемирно известного неврологического отделения. После полудня продюсеры «Доктора Голливуда» договорились о встрече с врачом. Он в сопровождении нескольких ассистентов и возможно одного-двух любимых студентов встретил меня у центрального входа, будто я был каким-то важным чиновником. Разве они не знали, что я пришёл к ним в роли пациента, а не в роли знаменитости?
Ответ я получил, войдя в смотровой кабинет. Мне вручили халат и дали указание раздеться до трусов. Следующие двадцать минут или около того я проходил через нечто, напоминающее тесты на трезвость, которыми пользуется дорожная полиция: пройти по прямой линии, ставя ногу перед носком другой; отвести руки в стороны и дотронуться указательными пальцами до кончика носа; закрыть глаза и пройти вперёд, назад, влево, вправо; попрыгать на каждой ноге отдельно. Упражнения, наиболее соответствующие моей жалобе вовлекли в работу большой палец; доктор попросил меня по очереди дотронуться кончиком каждого пальца до кончика большого. Снова и снова, ускоряясь при каждом повторении. Всё это навело на мысль, почему среди приматов только люди носят штаны. Мне удалось выполнить всё, о чем меня просили, что было обнадеживающе. Но ещё больше обнадежило мнение врачей после осмотра. Они не казались обеспокоенными. После того, как я оделся и уселся в докторском кабинете, он сообщил мне, что со мной всё в порядке и что был бы рад иметь видеозапись этого обследования для студентов, как пример совершенно нормального и здорового неврологического образчика. По его мнению, источником судорог мизинца, скорее всего, послужила микротравма локтевого сустава. «Вы говорите о „смешной кости[14]“?» Доктор утверждающе кивнул, пошутив, что это не так уж забавно звучит, учитывая, чем я зарабатываю на жизнь. Мы оба над этим посмеялись.
Получается, доктора облажались? На самом деле я так не думаю. Подобные неврологические расстройства у людей моего возраста случаются настолько редко, что даже ответственный специалист сможет поставить диагноз только при наличии ярко выраженных симптомов. С тех пор я люблю пошутить: чего же ещё можно было ожидать от Университета Флориды, родины футбольных «Гейтеров», кроме того, что командный врач скажет квотербеку, что с ним всё в порядке, и он может вернуться в игру?
Так что я вернулся в игру. Я закончил работу над «Доктором Голливудом» в феврале 1991. На два последних месяца съёмки переехали из Флориды в Лос-Анджелес. И вновь, будучи непоседой, всегда в поисках очередной возможности, я с головой погрузился в другую работу. Боб Земекис продюсировал «Байки из склепа», сериал для «Эйч-Би-Оу», основанный на жутком кровавом комиксе компании «И-Си Комикс» с тем же названием. Он предложил мне снять один эпизод. В стремлении выработать режиссерские навыки в качестве страховки моей актёрской карьеры, я окунулся в проект полный энтузиазма, но с недостатком сил.
Подергивания мизинца никуда не делись, и теперь к нему периодически присоединялся средний палец с надетым на него кольцом. Я чувствовал слабость в левой руке, скованность в плече, ноющую боль в мышцах левой половины груди. Теперь я был убежден, что проблема была физиологической, а не неврологической. И что она действительно связана с инцидентом на съёмках третьей части «Назад в будущее». Я полагал, что смогу справиться с этим с помощью физиотерапии, а значит это можно отложить до окончания работы. Фактически, я решил подождать до конца моего летнего отпуска. Может быть, это решение пришло из-за смущения перед самим собой от того, что я нехарактерно для себя запаниковал в самом начале, но теперь снова вернулся к своей врождённой англо-ирландской стойкости. Закончив съёмки «Баек», я твёрдо решил не принимать никаких предложений, пока не проведу длинный отпуск с семьей, который давно задолжал Трейси и Сэму. Чёрт возьми, задолжал и себе.
Я был в Нью-Йорке во время старта «Напролом» в марте 1991 и получил один из лучших обзоров в моей карьере. Но по большому счёту, фильм был встречен зрителями холодно и безразлично. Другими словами, он стал очень дорогой и очень разрушительной бомбой. Боссы «Юнивёрсал» поговаривали о долгосрочном контракте на несколько фильмов. Сейчас же у них появились другие мысли, хотя они уверили моего агента, что это не тот случай. Но мы-то знали. Они собирались откинуться назад в своих креслах, дабы подождать не случится ли такого же провала у «Уорнер Бразерз» с «Доктором Голливудом», прежде чем дальше вкладывать деньги в мою карьеру. Всё держалось на «Докторе Голливуде». Или точнее говоря на его сборах в стартовый уикенд.
Цена актёра зависит от его способности привлечь аудиторию в первые три наиважнейших дня проката[15]. И вообще, привлечение зрителей и есть та причина, по которой студии платят все те деньги за актёра с громким именем. Далее, чтобы фильм продолжал приносить хорошую прибыль (на профессиональном языке — «отрастил ноги») в работу вступают отделы маркетинга и рекламы. Всё, что мне было нужно — это три дня стабильного бокс-офиса. Тогда я бы удержался на плаву после провала «Напролом».
Большинство людей, кто считает себя счастливчиками, подвержены всяким суевериям. Так, я разработал ритуал вокруг открытия фильмов со своим участием. Я был в Лондоне во время премьер «Назад в будущее» и «Волчонок», которые принесли солидный доход в премьерный уикенд. С тех пор я старался, если не выезжать за границу, то хотя бы не находиться в крупных центральных городах во время проката моих фильмов. «Напролом» стал исключением и посмотрите, чем это обернулось.
А теперь я собирался сделать ту же ошибку с «Доктором Голливудом». Понятно, что в этом ритуале не было ничего рационального, но я цеплялся за все возможные соломинки. Потому что была причина для беспокойства — отслеживание аудитории. Опрос зрителей на предмет выбора ими нового фильма показал, что немногие из них собирались пойти на «Доктора Голливуда». Для нового фильма всегда существует определённый минимум по продажам билетов в первый прокатный уикенд. Он зависит от нескольких факторов — в том числе от количества экранов. Для 1991 года достаточно было собрать шесть миллионов долларов, чтобы удержаться на плаву. Выход фильма в августе никак нам не помогал, потому что конец лета считается свалкой для неперспективных проектов. Более подходящего времени убраться из города было не найти.
Мы втроём решили провести август в доме родителей Трейси на Мартас-Винъярд. Я полетел туда в четверг не дожидаясь пятничного релиза. Моя семья должна была присоединиться ко мне в субботу. Трейси и я сошлись на том, что предпремьерную ночь мне спокойнее будет провести одному.