С этими словами он перекинул сценарий на мою сторону стола, где я подхватил его трясущимися руками.

— Прочитай его. Если понравится — тогда узнаем, что из всего этого выйдет.

Я положил сценарий на ладонь, оценив его увесистость. Ещё раз взглянул на Гэри, изобразил улыбку и выдавил три слова:

— Он мне нравится.

Я почти не сомневался, что этот фильм станет тем, о котором я мечтал и ждал с первого дня, тем не менее, поспешил вернуться домой, чтобы прочитать сценарий. Превосходный сюжет, хотя поначалу немножко трудновато было уследить за повествованием. Марти Макфлай — охотник до девушек, скейтбордист и рок-н-рольщик из старшей школы — был тем персонажем, которого я мог сыграть даже во сне. Собственно, почти так и получилось.

Сделка свершилась. Костюмы подогнаны. Встреча со Стивеном, режиссёром Бобом Земекисом и его соавтором и партнёром Бобом Гейлом — состоялась. Гэри был прав: на этой же неделе после полного рабочего дня на «Семейных узах» меня отвезли в Помону, где примерно в два часа ночи я впервые предстал перед камерами. Я был втиснут в джинсы «Гесс», сверху жилет, похожий на спасательный, а в руках видеокамера. Нужно было, стоя на одной из двух огненных дорожек от колес на сырой парковке торгового центра, вопрошать: «Ты построил машину времени из „делориана?“»

Я позвонил в Канаду поделиться новостями. Мама удивилась, узнав, что Спилберг был в жюри премии Сесиля. Б. Де Милля[32].

— Здо̒рово, дорой, — сказала она. — Не дай им выжать из тебя все соки.

В следующие три с половиной месяца я был полностью поглощён круговоротом из «Назад в будущее» и «Семейных уз».

Штатный водитель забирал меня в 09:30 из дома и вёз на «Парамаунт», где я примерно до пяти вечера проводил репетиции нового эпизода. Затем в шесть другой штатный водитель доставлял меня в «Юнивёрсал Студиос» или в какое-нибудь отдалённое место, где должны были проходить съёмки. Там я оставался до восхода, забирался в кузов служебного фургона с подушкой и одеялом, и третий по счёту водитель отвозил меня домой — иногда даже занося на руках прямо в кровать. Мне доставалось два-три часа сна до появления водителя № 1, который открывал дверь доверенным ему ключом, включал душ и заваривал кофе. И весь процесс повторялся заново.

В пятницу «Семейные узы» перед живой аудиторией мы снимали вечером, и к «Назад в будущее» я приступил с опозданием. Но поскольку следующий день был свободен от шоу, мы решили компенсировать задержку, захватив ещё и утро субботы. Обе производственные группы функционировали абсолютно независимо друг от друга: ответственность за координацию между ними свалилась на мои плечи. Но не в моих силах было хоть как-то уменьшить свою нагрузку: у обеих резко были сжаты временные рамки из-за внезапно свалившихся обстоятельств — отсутствия Мередит в «Семейных узах» и замены актёра ведущей роли с последующими пересъёмками всех его сцен в «Назад в будущее». «Юнивёрсал Студиос» с неохотой согласилась подписать бумаги на замену актёра при одном условии — это ни в коем случае не должно было задержать выход фильма, который был намечен на лето. Монтажеры Боба Земекиса работали круглые сутки, чтобы соединить сцены со мной с уже отснятым материалом, дабы уложиться в срок. Поэтому нужно признать: не только я находился под дулом пистолета, но только я один чувствовал затылком его холодную сталь.

Земекис и Голдбер, кажется, были довольны моей работой, но сам я начал терзаться сомнениями. Через несколько недель, втянувшись в процесс, я начал периодически приставать к Бобу З. насчёт сцен, снятых предыдущим днём — сцен, которых иногда даже не мог вспомнить. Как-то раз на съёмках «Семейных уз» я запаниковал, стоя за кулисами, — мне нужно было войти в кухню, но я никак не мог найти подставку для камеры Марти Макфлая. Почти перестал понимать, где сейчас нахожусь. Как такое дерьмо могло обратиться во что-то хорошее?

И вот теперь, в Лондоне, я сидел на краю кровати, сжимал левой рукой телефонную трубку, ладонью правой протирая глаза, пытаясь отогнать убийственную головную боль похмелья я только одно мог сказать по поводу просмотра Питером Бенедеком «Назад в будущее»:

— Прости Пит, знаю, что облажался. Постараюсь получше в следующий раз.

— Ты псих, — рассмеялся он. — Ты проделал великолепную работу. Говорю тебе — этот фильм станет настоящим гигантом. «Юнивёрсал» хочет, чтобы ты немного пообщался с прессой в поддержку фильма. А поскольку ты в Англии, где и состоится мировая премьера — они приставят к тебе несколько репортёров на пару дней. Ах да, они отправят тебе копию фильма, чтобы ты мог посмотреть его перед тем, как давать интервью. Договорились?

Конечно я согласился дать интервью — меньше всего хотелось, чтобы меня заподозрили в некомандной игре. Но пропустил пункт о просмотре копии фильма. Не хотел его видеть. По крайней мере, не сейчас.

— Первый раз бывает только единожды, — объяснил я Питу. — Хочу впервые посмотреть его в Штатах вместе со зрителями, заплатившими за билеты.

По правде говоря, причина была больше по части страха. Телефонный звонок был, как удар молнии. Внезапно он всё расставил по местам. Теперь я мог связать воедино свободно плавающее в голове ощущение обречённости, сопровождавшее меня в течении последних недель, с реальным приближающимся событием. То самое чувство, которое в последующие годы будет возникать во время выхода многих других фильмов. Я приближался к моменту истины — к финальному испытанию. И я никак не мог повлиять на его исход. Не то что бы из-за посредственно проделанной работы, как я сказал Питу, а скорее из-за того, что практически ничего из этой самой работы не сохранилось в памяти. И это ощущение отрыва разошлось по двум направлениям: во-первых, оно стало источником беспокойства (справился ли я?), а во-вторых, из-за приближающейся критики мой защитный панцирь перестал быть защитным.

До этой точки весь мой успех был нежданным, я никак не мог его просчитать. Ставка была только на «повезёт-не повезёт». Может всё-таки повезёт? Даже сама постановка этого вопроса казалась бессмысленной.

В Чилливаке, когда мне было четыре года, мама брала подработку, оставляя меня на попечение няни — одной из нескольких других матерей по соседству. Меня вполне устраивало, что я мог пойти, куда захочу, но мне не нравилось, когда взрослые делали то же самое. Тогда мой четырёхлетний мозг открыл силу реверсивной психологии. Где-то в районе четырёх часов дня я представал перед няней со слезами на глазах, повторяя как мантру: «Моя мама не вернётся, моя мама не вернётся». Но она всегда возвращалась: чудо, к которому я себя готовил во время её отсутствия.