– Как это «не хочу»?

– Мне не двадцать один год, а всего шестнадцать лет. Если они хотят резни, пусть будет резня, – устало сказал Рыбья Кровь. – Я им не старший брат, чтобы сопли вытирать. Пускай выбирают себе другого воеводу.

Эту минуту как раз выбрала Шуша, чтобы войти к ним в горницу с приготовленной едой.

– Что ты сделал с моими дикими арсами? – вслух удивилась она. – Они смотрят на тебя как на бога.

Ей никто не ответил, и она поспешила выйти.

– Поздно ты о своих летах вспомнил, – упрекнул Фемел. – Не получится. Не получится устраниться. Никакого другого воеводу они слушаться не будут.

К вечеру на заставе объявились Меченый и Журань. Они рассказали об установлении в Липове троевластия: липовцев во главе со старостой Карнашем и Быстряном, короякцев с полусотским Куньшей и булгар с казгарцами, выделившихся в самостоятельную сотню. Но все это только чуть намечено, и возвращение воеводы тут же вернет все к прежнему порядку.

Вслед за сотскими прибыли ходоки от короякцев и булгар, чтобы объяснить причины своего отделения от общего войска. Далее поток посетителей уже не ослабевал. Старейшины Липова жаловались на неутихающие каждую ночь пиры, купцы указывали на постоянные поборы то от одного войска, то от другого, преступники в погребах ждали воеводского суда, ремесленники хотели знать, будут ли у них делать войсковые закупки или нет, посадским людям не было прохода от наводнивших Липов бездомных попрошаек и так далее.

Как следует разозлясь, Дарник стал управлять Липовым прямо из дома Шуши. Ополченцам в три дня было приказано вернуть все дирхемы и драгоценности, в случае неповиновения им грозила виселица, пленных булгаров и сарнаков он направил прокладывать дорогу на юг вдоль правого берега Липы, преступников, заслуживающих смертной казни, приговорил к самоповешению, избежать которого удалось лишь одному из пятерых, всех пришлых попрошаек приказал посадить на цепь вместо дворовых собак, после десяти дней такой отсидки под холодными осенними дождями они поспешили убраться из «бешеного города».

Затем настала очередь дознания об Ульне: кто знал, кто поощрял, кто препятствовал. Относительно чистым оказался Фемел, он один всячески пытался не допустить бесчестия воеводской жены, Кривонос ждал действий от Карнаша, а тот от него. Призванные на допрос наперсница Ульны и напарник виновного бойника ссылались на пример Зорьки, которой Дарник разрешил выйти замуж за другого липовского бойника. Кривоноса воевода послал на два года на Короякскую заставу без права появляться в Липове. Фемела на три дня приковали к позорному столбу, а вместо Карнаша главным старостой Липова по требованию Рыбьей Крови липовцы выбрали младшего брата Карнаша, тихого и покладистого Охлопа. Весь Липов с напряжением ждал, что же будет с самой Ульной. Многие не сомневались, что ее ждет самоповешение на чурбаке.

Дарник тоже долго не мог выбрать ей подходящего наказания, пока не вспомнил о тонких двуручных восточных мечах, хранившихся в его воеводской оружейной. По рассказам бывалых путников их испытывали, перерубая преступников пополам. И вот на пустыре, где недавно лежали казгарские сокровища, были поставлены четыре больших стола, на которых разложили Ульну с наперсницей и виновного бойника с его напарником. Четверо арсов провели испытание восточных мечей – мечи не подвели, все четверо преступников были перерублены чисто.

Рыбья Кровь в это время сидел на Арсовой заставе и ждал, что сейчас явятся ходоки из Липова и велят ему навсегда убираться прочь из их города. У него не было здесь ни одного друга, Фемел лежал простуженный после наказания позорным столбом, даже Селезень и Шуша не решались входить к нему.

Но прошел день, другой, и из Липова стали поступать совершенно невероятные известия. Чуть отойдя от увиденной казни, жители стали думать, как им жить дальше. Поступок Дарника лишь доказал им его чрезвычайное положение. Снова припомнили и приукрасили его путь из Бежети в Корояк, гордое поведение на суде у князя Рогана, укрощение арсов, битвы прошедшего лета, знание ромейского языка, даже отрубленные руки остёрских пленных были поставлены в заслугу как средство ослабить влияние князя Вулича. Вывод из всего напрашивался один – рядовой бойник и даже отважный сотский на такое просто не способны. То, к чему стремился Фемел – когда-нибудь доказать знатное происхождение Рыбьей Крови, – случилось самопроизвольно. Недели не прошло, как уже все войско, раскинувшееся по вежам и дворищам на десятки верст, уверенно толковало о Дарнике как о князе-изгое, который чудом избежал смерти от властолюбивых братьев и вынужден теперь скрываться здесь. Некоторые даже называли имена этих далеких княжичей и предрекали дальнейшую цель военных действий Дарника: накопить силы и вернуть себе княжеский престол как настоящему наследнику. Затворничество на Арсовой заставе после бунта ополченцев и чудовищная казнь жены-изменницы лишь подтверждали эту версию – ну какой князь будет терпеть подобное бесчестие!

Больше всего таким оборотом был поражен все еще обиженный на воеводу Фемел:

– Не понимаю, кто больший сумасшедший: они или ты?

– Я читал, ромеи своим солдатским императорам прощали еще и не такое, – подначивал его воевода.

– Где император, а где ты? – сердился купеческий учитель.

– Поезжай лучше за княжеской короной, – то ли в шутку, то ли всерьез предлагал Дарник. – Учти, мне чужая не нужна, только своя, новая. И ритуал чтобы позабористей был. Можешь всем сказать, что на самом деле я незаконный сын одного из смещенных ромейских императоров.

От крайнего возмущения Фемела едва не хватил удар, но он сдержал себя, помня, что Дарник успеет выхватить нож быстрей, чем он – выскочить из горницы.

Так они развлекали друг друга, пока из Липова не прибыла целая делегация из старейшин и сотских звать Дарника на княжеский престол. Рыбья Кровь, к удивлению ромея, принял делегацию с подобающим случаю уважением и достоинством, потому что знал то, чего не ведал Фемел, – всего каких-то сто лет назад выбирать князей из лучших воинов в словенской земле было вполне обычным явлением. Другое дело, что почти все они так и оставались выборными князьями на короткое время – превратности военных дорог рано или поздно приводили их к полному краху. Но чего Дарник не научился бояться, так это краха.