— И здесь тоже? Вот и занимайтесь своими драками, а я буду делать свою работу. — И затем, вытащив из кармана резак, он проворчал: — Лезут, куда вам не положено…
— Это война.
— А я-то тут при чем? Пусть воюют те, кому нравится, помощников у вас хватает, а я один-одинешенек занимаюсь своей работой. Ты бы лучше свое ружье почистил, все в ржавчине.
Раздался свист, и солдат, так и не успевший прикурить папиросу, которую держал в зубах, торопливо сунул ее в карман и побежал меж деревьев.
Садовник с отвращением плюнул ему вслед и гневно крикнул:
— Какого черта ты по траве бегаешь? Что, другого места найти не можешь?
–
Садовник неторопливо шел по дорожке, таща на плече лестничку, а в руках — садовые ножницы. То и дело он останавливался, чтобы срезать сухие ветви по краям дорожки. Он заметно похудел — точнее, почти усох, одежда висела на нем, как парус на мачте в безветренный день. Ножницы гневно и хрипло щелкали, срезая голые ветви.
Глядя на него, я не мог отказаться от мысли, что ни землетрясение, ни наводнение не помешают ему выйти на работу. И если трубы архангелов, которые возвестят о дне Страшного суда, не будут блестеть, как полагается, я совершенно уверен, он отругает архангелов точно таким же голосом, как отругал солдата:
— Ты бы лучше почистил эти свои трубы, все грязные…»
Послесловие к революции
Если в Петрограде большевики торжествовали победу, то их беды в остальной части страны только начинались. После своего бегства Керенскому удалось собрать вокруг себя небольшой отряд казаков. 9 ноября он во главе их двинулся к Петрограду, поставив перед собой первой целью Царское Село.
В это же время и Джон Рид, как всегда оказавшись в центре событий, прибыл в Царское Село. Когда кризис был близок к своему пику, он встретился с двумя русскими, которые вели жаркий спор на тему, что представляет собой новое правительство большевиков.
«Мы пошли в город. У выхода из вокзала стояло двое солдат с винтовками и примкнутыми штыками. Их окружало до сотни торговцев, чиновников и студентов. Вся эта толпа набрасывалась на них с криками и бранью. Солдаты чувствовали себя неловко, как несправедливо наказанные дети.
Атаку вел высокий молодой человек в студенческой форме, с очень высокомерным выражением лица.
«Я думаю, вам ясно, — вызывающе говорил он, — что, поднимая оружие против своих братьев, вы становитесь орудием в руках разбойников и предателей».
«Нет, братишка, — серьезно отвечал солдат, — не понимаете вы. Ведь на свете есть два класса: пролетариат и буржуазия. Так, что ли? Мы…»
«Знаю я эту глупую болтовню! — грубо оборвал его студент. — Темные мужики вроде вот тебя наслушались лозунгов, а кто это говорит и что это значит — это вам невдомек. Повторяешь, как попугай!..» В толпе засмеялись… «Я сам марксист! Говорю тебе, что то, за что вы сражаетесь, — это не социализм. Это просто анархия, и выгодно это только немцам».
«Ну да, я понимаю, — отвечал солдат. На лбу его выступил пот. — Вы, видно, человек ученый, а я ведь простой человек. Но только думается мне…»