«На следующий день я вышел, чтобы встретить своих несчастных помощников. Положение дел было просто ужасным. На углу Знаменской и Бассейной я натолкнулся на толпу солдат, грабивших винный магазин. Уже предельно пьяные, они орали: «Да здравствуют большевики! Смерть министрам-капиталистам!» В другом месте — та же самая сцена. Огромные толпы солдат, матросов и рабочего люда разграбили винные погреба Зимнего дворца. Битые бутылки под ногами, крики, вопли, стоны, ругательства в чистом утреннем воздухе. Многие из тех, кто попал в погреба, не могли выйти из-за давления тех, кто рвался в них. Погреба были полузатоплены вином из разломанных бочек и разбитых бутылок, и многие просто утонули в потоках вина.
Оказавшиеся в осаде министры не были убиты. Их доставили в Петропавловскую крепость, где они присоединились к царским министрам. Но судьба женщин оказалась еще хуже, чем наше воображение было способно себе представить. Многие были убиты, а те, кому удалось избежать смерти, были жестоко изнасилованы большевиками. Некоторые из этих женщин в военной форме претерпели такие страдания, что скончались в мучениях (как позже выяснилось, это преувеличение). Некоторые из чиновников Временного правительства были убиты с садистской жестокостью.
О, Свобода, какие преступления, какие невыразимые преступления свершаются во имя твое!
О Керенском поступали какие-то неопределенные новости. Состоялась встреча Центральных комитетов партий социалистов-революционеров и социал-демократов, и были предприняты определенные усилия для организации сил кадетов из военных училищ.
В редакции я написал первую статью о завоевателях, прославив их как убийц, грабителей, разбойников и насильников. Несмотря на протесты моих коллег и даже наборщиков, я подписал статью полным именем. «Пусть остается, — сказал я. — Всех нас так или иначе ждет смерть». Откровенно говоря, моя статья имела такой успех, что нам пришлось трижды допечатывать тираж. Но пока мои друзья воздавали ей хвалу, толпы на улицах и даже в частных домах все росли, и в них откровенно господствовало беззаконие. Число убийств, нападений, грабежей, особенно винных магазинов, все возрастало. Жажда напиться была так велика, что толпы не останавливала даже угроза смерти в их стремлении немедленно «национализировать» лавки с зельем. Отчаявшиеся горожане готовились защищать свои дома. К вечеру в нашу редакцию вломилась вооруженная компания с намерением арестовать всех редакторов. К счастью, присутствовал только Лебедев, бывший министр военно-морского флота в кабинете Керенского, и ему удалось скрыться через заднюю дверь. Мои друзья упросили меня не проводить эту ночь дома, и я решил последовать их совету. Кроме того, я согласился изменить внешность и с этой целью перестал бриться. Многие делали то же самое: бритые мужчины обрастали бородами, а бородатые брились.
Следующий день не принес никаких новостей о Керенском, но мы слышали о стычке около Гатчины и о гибели всех кадетов петроградских военных училищ. Эти юные герои сражались как львы и, по крайней мере, погибли, как истинные патриоты. Все закрыто — школы, банки, конторы. Угроза голода все нарастает».
8-го числа в Смольном институте Ленин спокойно занимался формированием правительства большевиков. Были назначены народные комиссары в наиболее важные министерства; все они были большевиками. Ленин предложил всем воюющим сторонам немедленно начать мирные переговоры и издал декрет о национализации земли. Рид рассказывает:
«Ровно в 8.40 оглушительная волна радостных возгласов возвестила о появлении президиума, в составе которого был и Ленин — великий Ленин. Невысокая коренастая фигура с большой лысой головой, крепко сидящей на плечах. Небольшие глаза, курносый нос, широкий рот и тяжелый подбородок; он был чисто выбрит, но уже начала пробиваться щетина той его бородки, с которой его знали в прошлом и будут знать впредь. Костюм был поношен, а брюки длинноваты для него. Невозмутимый, как подлинный идол толпы, он пользовался такой любовью и уважением, как мало кто из лидеров в истории. Странный народный вождь — вождь лишь в силу интеллекта; бесцветный, без чувства юмора, бескомпромиссный и беспристрастный, без живописных пороков — но обладающий мощным умением объяснять простыми словами сложные идеи, анализировать конкретные ситуации. И это в сочетании с умом, с огромной интеллектуальной смелостью…
… И теперь Ленин, сжимая край трибуны, своими маленькими прищуренными глазами обвел толпу, перед которой он стоял в ожидании, пока не кончатся перекаты оваций, которые длились несколько минут. Когда они кончились, Ленин произнес простые слова: «А теперь мы приступим к созданию социалистического порядка!» И снова оглушительный рев толпы.
«Первое — принятие практических мер для установления мира… Мы предложим мир народам всех воюющих стран на основе условий Советов — без аннексий и контрибуций — и право народов на самоопределение. В то же самое время в соответствии с нашими обещаниями мы опубликуем все секретные договоры и откажемся от них… Вопрос войны и мира настолько ясен, что, думаю, могу без преамбулы зачитать проект Обращения к народам всех воюющих стран…»
Когда он это произнес, его большой рот, похоже, растянулся в улыбке; голос был хриплый — но в нем не было ничего неприятного, он стал таким после многих лет ораторских выступлений — и звучал спокойно и монотонно, как бы давая понять, что может говорить едва ли не вечность.
…Чтобы подчеркнуть весомость своих слов, он немного наклонился вперед. Никаких жестов. И тысячи лиц перед ним в полном обожании смотрели на него.
(Затем Ленин зачитывает обращение.)
…«Революция 6 и 7 ноября, — закончил он, — открыла эру Социалистической Революции… Рабочее движение победит во имя мира и социализма и добьется своих целей…»
В этом было что-то спокойное и мощное, что трогало людские души. И можно было понять, почему люди верили, когда говорил Ленин…
Было ровно 10.45, когда Каменев попросил всех, кто поддерживает это обращение, поднять свои мандаты. Один делегат рискнул поднять руку против, но внезапная резкая перепалка, возникшая вокруг него, заставила его отказаться от своего намерения… Единогласно.
Внезапно, движимые общим единым порывом, мы поднялись и вместе со всеми в унисон запели «Интернационал». Поседевший пожилой солдат всхлипывал, как ребенок. Александра Коллонтай быстро смахивала слезы. Мощные звуки заполнили зал, пробились сквозь окна и двери и унеслись в безмолвное небо. «Война закончена! Закончена!» — сияя, сказал молодой рабочий рядом со мной. И когда все было кончено и мы продолжали стоять в неловком молчании, кто-то в задней части зала крикнул: «Товарищи! Давайте вспомним тех, кто погиб за свободу!» И мы начали петь похоронный марш, эти медленные, меланхоличные и все же торжественные строки, такие трогательные и такие глубоко русские. Ведь «Интернационал», что ни говори, нес в себе чуждый дух. А вот похоронный марш, похоже, до глубины души трогал эту темную массу, чьи делегаты собрались в данном зале, откуда они смутно видели новую Россию — и может, еще дальше…
Ради этого они и легли, эти мученики марта, в их холодную братскую могилу на Марсовом поле; ради этого тысячи и десятки тысяч гибли в тюрьмах, в ссылках, в сибирских рудниках. Все это пришло не так, как они того ждали, и не так, как этого ждала
Ленин зачитывает Декрет о земле…
В два часа Декрет о земле поставлен на голосование. Против подан только один голос, и крестьянские делегаты вне себя от радости… Так большевики неудержимо и мощно, отвергая промедление и противодействие, продвигались вперед — единственные люди в России, у которых была определенная программа действий, пока остальные только и делали, что болтали восемь долгих месяцев…