— Иван Григорьевич Щегловитов… ваша жизнь в безопасности… Знайте: Государственная дума не проливает крови.
Какое великодушие!.. «Он прекрасен».
В этом сказался весь Керенский: актер до мозга костей, но человек с искренним отвращением к крови в крови. «Без пролития крови» — так говорили отцы-инквизиторы, сжигая свои жертвы…
Так и Керенский: сжигая Россию на костре «свободы», провозглашал:
— Дума не проливает крови…
Но как бы там ни было, лозунг был дан. Лозунг был дан, и дан в форме декоративно-драматической, повлиявшей на умы и сердца.
Скольким это спасло тогда жизнь…
Было уже поздно… Мне ужасно захотелось есть. И притом надо было посмотреть, что делается… Я стал пробиваться к буфету. Все было забито народом. Я толкался среди этой бессмысленной толпы… наконец поток вынес меня в длинный коридор, который через весь корпус Думы ведет к ресторану… Вдруг кто-то, стоявший рядом со мной, сказал что-то. Я посмотрел на него. Это был солдат.
— У вас тут нет? В Государственной думе?
Сначала я подумал, что он, наверное, просит папирос… но вдруг понял, что это другое.
— Чего нет? Что вы хотите?
— Да офицеров…
— Каких офицеров?
— Да каких-нибудь… Чтоб были подходящие.
Я удивился — «чтобы были подходящие». А он продолжал, чуть оживившись:
— Потому как я нашим ребятам говорил: не будет так ладно, чтобы совсем без офицеров… Они, конечно, серчают на наших… Действительно, бывает… Ну а как же так совсем без них? Нельзя так… Для порядка надо бы, чтоб тебе был офицер… Может, у вас в Государственной думе найдутся какие — подходящие?
На всю жизнь остались у меня в памяти слова этого солдата. Они искали в Думе «подходящих» офицеров. Не нашли… И не могли найти… У Думы «своего офицерства» не было… Ах, если бы оно было!.. Если бы оно было, хотя бы настолько подготовленных, насколько была мобилизована «противоположная сторона»…
До поздней ночи продолжалось все то же самое. Митинг в Думе и хлещущая толпа через все залы, прибывающие части с «Марсельезой». Звонки телефонов. Десятки, сотни растерянных людей, требовавших ответа, что делать… Кучки вооруженных, приводивших арестованных… К этому надо прибавить писание «воззваний» от комитета Государственной думы и отчаянные вопли Родзянко по прямому проводу в Ставку с требованием немедленно на что-то решиться, что-то сделать, действовать.
Увы! Как потом стало известно, в этот день государыня Александра Федоровна телеграфировала государю, что «уступки необходимы».
Эта телеграмма опоздала на полтора года. Этот совет должен был быть подан осенью 1915 года. «Уступками» надо было расплатиться тогда — за великое отступление «без снарядов». Уплатить по этому счету и предлагало большинство Четвертой Государственной думы. Но тогда уплатить за потерю двадцати губерний отказались… Теперь же… Теперь же, кажется, было поздно… Цена «уступкам» стремительно падала… Какими уступками можно было бы удовлетворить это взбунтовавшееся море?