Обошлось без стрельбы. Гражданские моряки, числом восемь, напуганные рассказами о страшных русских минах, на атомы разносивших огромные пароходы с полками солдат на Миссисипи и даже мониторы на Атлантическом побережье, подняли руки и сдались на милость победителей. Поломка машины «подарила» пароходик «Благочестивая Марта» с грузом в шестьсот мешков муки и двадцатью бочками виски команде мичмана Нилова. Как поступить с «захромавшей Мартой» вопроса не возникло — отбуксировали судно на середину реки и подняв над трофеем вымпел флотилии (композицию из флага Конфедерации и Андреевского) отправили под конвоем катера «Вась-Вася» навстречу основному каравану.

А разведчики, числом два, потеряв три часа на «затрофеивание», решили до сумерек пробежаться вверх по Миссисипи, да и заночевать где-нибудь, поджидая своих и «слушая тишину». Мало ли — пойдёт враг в ночной набег, так предупредить получится Корнилова.

— Что невесел, Егор Терентьич? — Маштаков, разжившийся провизией на камбузе «Благочестивой Марты» пребывал в замечательном настроении и искренне не понимал поскучневшего мичмана. — Захватили вражеский корабль. Без единого выстрела, единственно моей смекалкой и твоей храбростью, а, Егор Терентьич!

— Невелика доблесть безоружного купца распотрошить. Была бы у них хоть дрянная пушчонка на борту.

— Георгия жаждешь? Эх, молодость, молодость. Ты Егор Терентьич ещё насобираешь орденов, цельну кучу, какие твои годы. Его величество флоту простаивать не даст и быть непременно мичману Нилову в адмиралах. А что, у меня бабушка цыганка наполовину, имею свойство к предсказаниям.

— Ладно, Борис Петрович, всё хорошо. А о тебе я рапорт подам, не твоя подсказка, как знать, может и стрельбу б начали американцы.

— Может и начали б, — покладисто согласился Маштаков, — мне поощрение лишним не будет. Погоны прапорщика дело серьёзное.

— Эх, окажись вместо муки и виски, порох и патроны в грузе на «Марте», уже б сегодня мог в благородия выйти, а Петрович, не жалеешь?

— Ожил, Егор Терентьич, — Маштаков расхохотался, — а груз в самый раз. Я мешок то вскрыл на пробу — самая крупчатка высшего сорта. Не то дерьмо кукурузное, которым конфедераты нас потчуют.

Флотилия и в самом деле снабжалась по остаточному принципу, Борегар «лучшие куски» отдавал своим ударным частям, полагая, что ополченцы как-нибудь да прокормятся от щедрот родных и друзей. Русские моряки, те вообще на реке живут, а Миссисипи рыбой богата.

Голодать на флотилии, конечно, не голодали. Офицеры при деньгах даже рабынь заводили, но матросы-сверхсрочники, решившиеся на дальнюю командировку для последующего устройства в русских заокеанских губерниях, предпочитали деньги откладывать и довольствовались ухой и кукурузными лепёшками. Два-три дня в неделю были мясными, но армия у генерала Пьера Густава Тутана Борегара числом выходила за сто тысяч, да еще беженцы из Кентукки. Так что, поставляемые индейцами бычки уходили влёт, не всегда доходя до моряков в виде мясных туш. Широко разрекламированная тушёнка из Техаса, заготавливаемая Российско-Американской Компанией и староверами из Калифорнии, «почему то» никак не могла попасть в Мемфис, Нахимов уехал в Константинополь-Тихоокеанский, пообещав по дороге накрутить хвоста интендантам и в Техасе и в Калифорнии.

Павел Степанович за подчинённых душой болел, верили адмиралу его матросы, ждали улучшения в продовольственном вопросе.

— Не пойму я американцев, — молодой матрос Семён Шипов, вызвавшийся добровольцем вместе с мичманом Ниловым, решился вступить в разговор, — колёсья эти на пароходах. У нас их сроду не было.

— Как же, не было, молодо зелено, — Маштаков посмотрел на Шипова как учитель на заядлого двоечника, — полно было колёсных пароходов. Но его величество как вернулся из Калифорнии в 1847, или 1848, дай Бог памяти, так и издал указ, — только гребной винт, никаких колёс. За эти года и повывелись.

— Его величество ещё и таран запретил, — Нилов улыбнулся, — я тогда в Корпусе обучался, гардемарин, старший класс. Прибыл к нам Константин Николаевич, а ему вопрос про отсутствие в нашем флоте таранов Михаил Львов решился задать. Так Константин Николаевич велел принести топор.

— Зачем?

— А затем, Семён. Презентовал государь его князю Львову и велел не расставаться, в каюте хранить. Когда же случится таран и абордаж, хватать топор и прыгать на вражеское судно, головы рубить супостатам. Мишка доволен, конечно. Сказал, что царский подарок на гербе хочет изобразить, да отца боится.

— Ладно, молодёжь, спите, я подежурю, — Маштаков, после обильного ужина пребывая в отменном настроении, закурил, — эх, чего-чего но табачку здесь полно. И табак то отменный. Никому дым не мешает? Спят уже, сморило. Молодость, молодость. А завтра быть может бой. И как оно обернётся?