Книги

Русофобия. История изобретения страха

22
18
20
22
24
26
28
30

Уркварт делает следующий вывод: Франция и Великобритания должны объединить свои усилия с целью противодействия росту России, и тогда «российский дух захватничества, который мучает и угрожает каждому уголку Европы, будет уничтожен, её знамёна остановлены на протяжении марша от Вислы к Араксу, её власть в Европе утрачена, её взгляд навсегда будет отвлечён от востока и юга». В противном случае, если Франция и Великобритания не объединят своих усилий, казаки «будут находиться в непосредственной близости от Италии, Испании, Корсики и Алжира»[849].

Уркварт — типичный пропагандист, смешивающий полуправду и откровенную ложь. Импульсивный характер императора Николая I весьма подходил для его подстрекательств. «Угнетатель поляков», «будущий завоеватель черкесов, Проливов и Индии» — именно такой образ Николая I он создаёт. По замечанию Дж. Х. Глисона, одного из первых исследователей деятельности Уркварта, ему удалось сделать обвинения в адрес России гораздо более осязаемыми, нежели прежде[850].

В памфлете «Англия и Россия» содержатся очень важные слова, позволяющие точнее понять суть русофобии как таковой. Уркварт отмечает, что у Англии «нет намерения воевать, нет агрессивных планов по отношению к России <…> Наша цель — не подтолкнуть Англию к войне, но предостеречь её от ужасных последствий неверных представлений о силах России, которые существуют лишь в наших страхах, а не в реальности»[851]. Как видим, он пишет не о реальной «русской угрозе», а о тех самых «страхах фантазии», которые были сознательно изобретены европейцами и помогали им проводить реальную политику, бороться за власть внутри своих стран и расширение колониального могущества Запада.

Именно как публицист Уркварт получил широкую популярность. С его именем связано издание скандальной газеты «The Portfolio» («Портфолио, или Собрание государственных документов и т. д., и т. д., иллюстрирующих историю нашего времени»), которая начинает выходить в ноябре 1835 года[852]. Почему скандально известной? Потому что именно в издании Уркварта начинают публиковаться якобы секретные материалы российских дипломатов, будто бы проливающие свет на тайные экспансионистские замыслы российского правительства. Конечно, эти документы можно было разместить и в уже существовавших средствах массовой информации, но эффект от их публикации отдельным изданием оказывался несомненно большим. Таким образом, посредством прессы можно было направлять в нужное русло общественное мнение.

Вовсе не случайно первый номер «The Portfolio» выходит в ноябре 1835 года, то есть непосредственно после выступления императора Николая Павловича в Варшаве. В историографии сложилось мнение, что инициатором «The Portfolio» был лорд Пальмерстон, хотя сам он пытался минимизировать своё участие[853]. Именно к Пальмерстону попали документы, захваченные во дворце великого князя Константина Павловича во время Варшавского восстания в ноябре 1830 года и доставленные в Лондон польскими эмигрантами. Значительный объём документов составляла якобы секретная переписка российских дипломатов с Министерством иностранных дел по широкому кругу вопросов за период первой трети XIX века. Дипломатические депеши оказались у Владислава Замойского, который и передал их лорду Пальмерстону. На протяжении двух лет Пальмерстон хранил документы у себя и не предавал их огласке, поскольку их появление в печати могло серьёзно ухудшить взаимоотношения Великобритании и России, а также повлиять на европейскую дипломатию в целом[854]. Но в ноябре 1835 года подходящий момент настал.

В связи с этим возникает самый главный вопрос: были ли документы, публиковавшиеся Урквартом, подлинными, либо это была фальсификация, призванная сформировать нужное общественное мнение, которое могло бы влиять на политический курс страны? В исторической науке не сложилось единодушия на сей счёт. Начать с того, что русское правительство не выступило с опровержениями относительно публиковавшихся в «The Portfolio» документов. Этот факт дал основание не ставить под сомнение их оригинальность. Например, Ар. А. Улунян, считая материалы подлинными, подчёркивает, что опубликованные Урквартом документы «демонстрировали явное противоречие между официально декларируемыми российской дипломатией целями Российской империи и её подлинными действиями в Европе и на Востоке»[855].

Однако есть и другая позиция. Ещё в XIX столетии известный русский журналист и писатель Е.М. Феоктистов отмечал, что «к документам подлинным легко было присочинить множество других»[856]. По его словам, «The Portfolio» «был первым дебютом польской эмиграции на поприще самой бессовестной клеветы и вымыслов»[857].

Сходного мнения придерживается английский историк О. Файджес, полагающий, что если не все, то значительная часть документов была сфабрикована Урквартом, включая «секретную часть речи» императора Николая в Варшаве[858]. Учитывая время начала издания «The Portfolio», такая точка зрения представляется весьма убедительной. Кроме того, выглядит несколько странным, что все документы, якобы свидетельствовавшие о широкомасштабных внешнеполитических планах российского правительства, оказались в Варшаве и попали именно к англичанам, и только Уркварт занялся их разоблачением, в то время как множество других материалов, по сей день хранящихся в архивах и известных исследователям, не имеют такого скандального характера.

Вероятно, именно Уркварт сочинил и «Декларацию черкесской независимости», которая тоже была опубликована на страницах «The Portfolio» в 1836 году[859]. Русофобские настроения в английском обществе тогда были настолько сильны, что значительная часть британской прессы приняла эти фальшивки за подлинные документы[860].

В том же году Уркварт вернулся в Константинополь на должность секретаря посольства и тут же организовал заговор с целью отправить в Черкесию британскую шхуну «Виксен» с грузом соли, пороха и оружия для горцев, намеренно нарушая российский запрет на навигацию иностранных судов в восточной части Чёрного моря, установленный Адрианопольским договором. Как и предвидел Уркварт, шхуна была задержана русским военным кораблём у берегов Кавказа, близ Суджук-Кале[861], что вызвало громкие протесты и призывы к войне с Россией в «The Times» и других газетах. Понсонби требовал у Пальмерстона отправить в Чёрное море эскадру. Как полагает В. В. Дегоев, война «произошла бы непременно, если бы султан согласился, как о том просили англичане, пропустить их боевые эскадры в Чёрное море и дать разрешение на строительство военно-морской базы в районе Поти. Но Порта отказала, опасаясь непредсказуемого исхода событий»[862]. В результате войны удалось избежать, но этот инцидент вызвал острейшие дебаты в английском парламенте о значении Кавказа в контексте проблемы защиты национальных интересов Великобритании на Востоке[863]. В конце концов лорд Пальмерстон заявил, что английское правительство не собирается вмешиваться в войну между Россией и Черкесией или искать продолжения конфликта с «Виксеном», который, по его мнению, закончился справедливым урегулированием без потерь для престижа Великобритании[864]. Уркварт был повторно отозван из Константинополя, уволен из министерства иностранных дел, а в 1837 году Пальмерстон даже выдвинул против него обвинения в разглашении государственной тайны[865].

В историографии существует мнение, что туркофилия Урквар-та была не конъюнктурной, а вполне искренней, что для него дело было не в цивилизационной чуждости России, а в её восприятии как угрозы интересам Британии, которая для Уркварта была не только родиной, но и оплотом мирового либерализма[866]. На мой взгляд, Уркварт как раз считал Россию цивилизационно чуждой Европе[867], о чём писал в своём памфлете «Англия и Россия». Он подчёркивал: вся беда заключалась в том, что европейцы «обращались с Россией как с цивилизованным государством и европейским правительством»[868]. Как видим, Россия для него — это не цивилизация и не Европа.

В памфлете «Россия и Европа» (1836) Уркварт проводит главную мысль: пока Европа едина, пока существующий порядок вещей прочен, европейцам нечего опасаться России, и она «может спокойно пребывать в своих иллюзиях» о мировом господстве: «Европа не населена преимущественно славянскими народами, её населяют нации германского или латинского происхождения. Именно в этом состоит наша сила, поскольку кроме численного превосходства, у нас есть доблесть, правосудие, просвещение, которые составляют истинную основу могущества…»[869]О том, что нагнетание страхов перед Россией имело чисто пропагандистский характер, сообщал Уркварту и Понсонби. 23 марта 1836 года, получив очередной номер «The Portfolio», он писал: «Я не боюсь России ни на йоту, я также не боюсь её будущей силы, имея в виду, что у нас есть как умные головы, так и решительные сердца в Великобритании, с тем, чтобы определять и использовать самые общие способы для нашей собственной безопасности и интересов. Я знаю, что Россия относится к породе Титанов, но её конечности не сформированы и неуклюжи как у ребенка-переростка»[870].

Свои обвинения в адрес России Уркварт продолжил выдвигать в Палате общин, куда был избран в 1847 году в качестве независимого кандидата, при этом использовал эмблему цветов Черкесии — зелёную с жёлтым. Не оставил он и нападок на Пальмерстона, тогда министра иностранных дел в правительстве Джона Рассела, а в 1848 году даже повёл кампанию за его импичмент, обвиняя в неспособности проводить более жёсткую политику в отношении России[871].

* * *

Как показало время, идеи Дэвида Уркварта оказались необычайно популярными в пространстве «коллективного Запада». Как популярны и турецкие бани, активным поборником которых он был. Именно под его руководством были построены турецкие бани в Лондоне. Так что один позитивный момент в туркофилии Уркварта всё-таки был.

Восточный кризис 1839–1841 годов: Россия как значимый Другой

Но вернёмся к Восточному вопросу. Тема «русской угрозы» и в целом «русский вопрос» снова стали актуальными в конце 1830-х годов на волне нарастающего конфликта между пашой Египта Мухаммедом-Али и турецким султаном Махмудом II. Территориальный спор вышел за свои географические границы и грозил нарушением спокойствия уже всей Европе. Более того, он привёл к кризису внутри пентархии, а это означало, что речь могла идти о новых союзах. Поэтому тема России как главного союзника или главного противника вновь выходит на первый план. В 1841 году истекал срок Ункяр-Искелесийского договора, заключённого на восемь лет. Император Николай I, понимая, что продлить его не удастся, решил заменить его коллективным соглашением по делам Востока, но с соблюдением интересов России.

Урегулированием Восточного кризиса европейские дипломаты занимались в ходе работы конференции в Лондоне. 15 июля 1840 года Россия, Великобритания, Австрия и Пруссия заключили Лондонскую конвенцию. Франция, проводившая закулисные переговоры с пашой Египта, стремясь укрепить свои позиции как в Египте, так и в Сирии, в итоге сама оказалась в международной изоляции.

Великобритании такое коллективное соглашение было, безусловно, выгодно, поскольку упразднялся Ункяр-Искелесийский договор. Но английское общество крайне негативно воспринимало сближение с Россией. В английской прессе эта новость была встречена бурей негодования. Нападки на лорда Пальмерстона, главу внешнеполитического ведомства, и осуждение политики вигов сочетались с жёсткой критикой России, а партийное соперничество было заметным фактором роста русофобии. Пальмерстону было трудно добиться одобрения курса на сближение с Россией[872], и только угрозой своей отставки он достиг согласия франкофильского крыла на заключение Конвенции 15 июля 1840 года без участия Франции[873].

Как отмечал Дж. Х. Глисон, к 1840 году подозрительность и антипатия по отношению к России превратились в настоящую ненависть, доказательством чему является фактическое единодушие, проявлявшееся как в прессе, так и в суждениях отдельных лиц. В оппозиции этому дружному хору ненависти были лишь единичные голоса. Чарльз Стюарт Вейн, третий маркиз Лондондерри, в марте 1835 года получивший предложение от главы торийского кабинета Роберта Пиля отправиться в Санкт-Петербург в качестве посла, счёл Россию даже достойной похвалы. Более того, К. В. Нессельроде в письме М.С. Воронцову отмечал, что главной чертой Лондондерри является «обожание императора и России». Однако английские политики таких восторгов не разделяли. Напротив, в Палате общин обсуждение прошло неблагоприятно для маркиза: представители вигов и радикалов настаивали на том, что «человек, который с сочувствием относится к самодержцу и считает поляков лишь восставшими подданными, был дискредитирован ipso facto для посольства в Санкт-Петербурге». В результате Лондондерри был вынужден отказаться от предложенного поста, а послом был назначен Джон Джордж Лэмбтон, первый граф Дургам[874].

* * *

Во Франции Конвенция 15 июля 1840 года была воспринята как оскорбление. Французы жаждали реванша, в стране начались лихорадочные военные приготовления, и именно Российскую империю французы считали виновной в том, что Францию исключили из «европейского концерта». Если между Россией и Великобританией после 1840 года наблюдается сближение и количество анти-российских публикаций заметно падает, то между Россией и Францией, наоборот, прослеживается явное охлаждение отношений.