Уркварт делает следующий вывод: Франция и Великобритания должны объединить свои усилия с целью противодействия росту России, и тогда «российский дух захватничества, который мучает и угрожает каждому уголку Европы, будет уничтожен, её знамёна остановлены на протяжении марша от Вислы к Араксу, её власть в Европе утрачена, её взгляд навсегда будет отвлечён от востока и юга». В противном случае, если Франция и Великобритания не объединят своих усилий, казаки «будут находиться в непосредственной близости от Италии, Испании, Корсики и Алжира»[849].
Уркварт — типичный пропагандист, смешивающий полуправду и откровенную ложь. Импульсивный характер императора Николая I весьма подходил для его подстрекательств. «Угнетатель поляков», «будущий завоеватель черкесов, Проливов и Индии» — именно такой образ Николая I он создаёт. По замечанию Дж. Х. Глисона, одного из первых исследователей деятельности Уркварта, ему удалось сделать обвинения в адрес России гораздо более осязаемыми, нежели прежде[850].
В памфлете «Англия и Россия» содержатся очень важные слова, позволяющие точнее понять суть русофобии как таковой. Уркварт отмечает, что у Англии «нет намерения воевать, нет агрессивных планов по отношению к России <…> Наша цель — не подтолкнуть Англию к войне, но предостеречь её от ужасных последствий неверных представлений о силах России, которые существуют лишь в наших страхах, а не в реальности»[851]. Как видим, он пишет не о реальной «русской угрозе», а о тех самых «страхах фантазии», которые были сознательно изобретены европейцами и помогали им проводить реальную политику, бороться за власть внутри своих стран и расширение колониального могущества Запада.
Именно как публицист Уркварт получил широкую популярность. С его именем связано издание скандальной газеты
Вовсе не случайно первый номер
В связи с этим возникает самый главный вопрос: были ли документы, публиковавшиеся Урквартом, подлинными, либо это была фальсификация, призванная сформировать нужное общественное мнение, которое могло бы влиять на политический курс страны? В исторической науке не сложилось единодушия на сей счёт. Начать с того, что русское правительство не выступило с опровержениями относительно публиковавшихся в
Однако есть и другая позиция. Ещё в XIX столетии известный русский журналист и писатель Е.М. Феоктистов отмечал, что «к документам подлинным легко было присочинить множество других»[856]. По его словам,
Сходного мнения придерживается английский историк О. Файджес, полагающий, что если не все, то значительная часть документов была сфабрикована Урквартом, включая «секретную часть речи» императора Николая в Варшаве[858]. Учитывая время начала издания
Вероятно, именно Уркварт сочинил и «Декларацию черкесской независимости», которая тоже была опубликована на страницах
В том же году Уркварт вернулся в Константинополь на должность секретаря посольства и тут же организовал заговор с целью отправить в Черкесию британскую шхуну «Виксен» с грузом соли, пороха и оружия для горцев, намеренно нарушая российский запрет на навигацию иностранных судов в восточной части Чёрного моря, установленный Адрианопольским договором. Как и предвидел Уркварт, шхуна была задержана русским военным кораблём у берегов Кавказа, близ Суджук-Кале[861], что вызвало громкие протесты и призывы к войне с Россией в
В историографии существует мнение, что туркофилия Урквар-та была не конъюнктурной, а вполне искренней, что для него дело было не в цивилизационной чуждости России, а в её восприятии как угрозы интересам Британии, которая для Уркварта была не только родиной, но и оплотом мирового либерализма[866]. На мой взгляд, Уркварт как раз считал Россию цивилизационно чуждой Европе[867], о чём писал в своём памфлете «Англия и Россия». Он подчёркивал: вся беда заключалась в том, что европейцы «обращались с Россией как с цивилизованным государством и европейским правительством»[868]. Как видим, Россия для него — это не цивилизация и не Европа.
В памфлете «Россия и Европа» (1836) Уркварт проводит главную мысль: пока Европа едина, пока существующий порядок вещей прочен, европейцам нечего опасаться России, и она «может спокойно пребывать в своих иллюзиях» о мировом господстве: «Европа не населена преимущественно славянскими народами, её населяют нации германского или латинского происхождения. Именно в этом состоит наша сила, поскольку кроме численного превосходства, у нас есть доблесть, правосудие, просвещение, которые составляют истинную основу могущества…»[869]О том, что нагнетание страхов перед Россией имело чисто пропагандистский характер, сообщал Уркварту и Понсонби. 23 марта 1836 года, получив очередной номер
Свои обвинения в адрес России Уркварт продолжил выдвигать в Палате общин, куда был избран в 1847 году в качестве независимого кандидата, при этом использовал эмблему цветов Черкесии — зелёную с жёлтым. Не оставил он и нападок на Пальмерстона, тогда министра иностранных дел в правительстве Джона Рассела, а в 1848 году даже повёл кампанию за его импичмент, обвиняя в неспособности проводить более жёсткую политику в отношении России[871].
Как показало время, идеи Дэвида Уркварта оказались необычайно популярными в пространстве «коллективного Запада». Как популярны и турецкие бани, активным поборником которых он был. Именно под его руководством были построены турецкие бани в Лондоне. Так что один позитивный момент в туркофилии Уркварта всё-таки был.
Восточный кризис 1839–1841 годов: Россия как значимый
Но вернёмся к Восточному вопросу. Тема «русской угрозы» и в целом «русский вопрос» снова стали актуальными в конце 1830-х годов на волне нарастающего конфликта между пашой Египта Мухаммедом-Али и турецким султаном Махмудом II. Территориальный спор вышел за свои географические границы и грозил нарушением спокойствия уже всей Европе. Более того, он привёл к кризису внутри пентархии, а это означало, что речь могла идти о новых союзах. Поэтому тема России как главного союзника или главного противника вновь выходит на первый план. В 1841 году истекал срок Ункяр-Искелесийского договора, заключённого на восемь лет. Император Николай I, понимая, что продлить его не удастся, решил заменить его коллективным соглашением по делам Востока, но с соблюдением интересов России.
Урегулированием Восточного кризиса европейские дипломаты занимались в ходе работы конференции в Лондоне. 15 июля 1840 года Россия, Великобритания, Австрия и Пруссия заключили Лондонскую конвенцию. Франция, проводившая закулисные переговоры с пашой Египта, стремясь укрепить свои позиции как в Египте, так и в Сирии, в итоге сама оказалась в международной изоляции.
Великобритании такое коллективное соглашение было, безусловно, выгодно, поскольку упразднялся Ункяр-Искелесийский договор. Но английское общество крайне негативно воспринимало сближение с Россией. В английской прессе эта новость была встречена бурей негодования. Нападки на лорда Пальмерстона, главу внешнеполитического ведомства, и осуждение политики вигов сочетались с жёсткой критикой России, а партийное соперничество было заметным фактором роста русофобии. Пальмерстону было трудно добиться одобрения курса на сближение с Россией[872], и только угрозой своей отставки он достиг согласия франкофильского крыла на заключение Конвенции 15 июля 1840 года без участия Франции[873].
Как отмечал Дж. Х. Глисон, к 1840 году подозрительность и антипатия по отношению к России превратились в настоящую ненависть, доказательством чему является фактическое единодушие, проявлявшееся как в прессе, так и в суждениях отдельных лиц. В оппозиции этому дружному хору ненависти были лишь единичные голоса. Чарльз Стюарт Вейн, третий маркиз Лондондерри, в марте 1835 года получивший предложение от главы торийского кабинета Роберта Пиля отправиться в Санкт-Петербург в качестве посла, счёл Россию даже достойной похвалы. Более того, К. В. Нессельроде в письме М.С. Воронцову отмечал, что главной чертой Лондондерри является «обожание императора и России». Однако английские политики таких восторгов не разделяли. Напротив, в Палате общин обсуждение прошло неблагоприятно для маркиза: представители вигов и радикалов настаивали на том, что «человек, который с сочувствием относится к самодержцу и считает поляков лишь восставшими подданными, был дискредитирован ipso facto для посольства в Санкт-Петербурге». В результате Лондондерри был вынужден отказаться от предложенного поста, а послом был назначен Джон Джордж Лэмбтон, первый граф Дургам[874].
Во Франции Конвенция 15 июля 1840 года была воспринята как оскорбление. Французы жаждали реванша, в стране начались лихорадочные военные приготовления, и именно Российскую империю французы считали виновной в том, что Францию исключили из «европейского концерта». Если между Россией и Великобританией после 1840 года наблюдается сближение и количество анти-российских публикаций заметно падает, то между Россией и Францией, наоборот, прослеживается явное охлаждение отношений.