— Погоди! — остановил его Никифоров и, обращаясь ко всем, напомнил: — Товарищи офицеры, в вашем распоряжении пять, нет, четыре часа. Четыре часа и не больше! Ясно!

— Так точно! — прозвучало в ответ.

— И последнее, не забывайте про контроль за оперативной обстановкой в частях. Она меняется каждый час, и где этот проклятый фриц ударит, один только черт знает. Теперь все свободны! — закончил совещание Никифоров.

Оставшись один, он обратился к содержанию предыдущей докладной записки «О положении в частях войсках 51-й армии и серьезных упущениях командования в вопросах боевого управления». После разговора с Белоусовым ему стало очевидно, что эта проблема вышла не только за рамки армии, но и фронта. Как ее расценят в Москве, какие сделают выводы и какие по ним примут решения, он не брался гадать. Но то, что ему придется отвечать головой за каждое слово в докладной, в этом не возникало никаких сомнений.

«Оперативные данные, они и есть оперативные. На тех весах, где будут мерить наши жизни, имеют значение только факты. Факты! Только факты — размышлял Никифоров. — Рапорта начальника штаба армии и начопера — это факт! С ними не поспоришь, профессионалы! Лишь бы Славянский им лишнего не накрутил!»

Вчитываясь в его сообщение и проверяя предыдущий доклад «по серьезным упущениям командования в вопросах боевого управления», Никифоров торопил время. Отведенные им Иванову, Буяновскому и Богданову четыре часа истекали. Напряжение нарастало, чтобы успокоить нервы, он закурил, встал из-за стола, прошелся по кабинету и остановился у окна.

За ним шла незатейливая армейская жизнь, ее не могла остановить даже война. Под навесом у летней печки повар Селантич, ловко орудуя черпаком над котлами с кашей и супом, пытался выстроить в очередь бойцов из роты охраны и водителей. Одни незлобно подшучивали над ним, другие норовили снять «сливки». Его помощница Надя в дальнем конце двора, натянув веревки между деревьями, развешивала сушиться выгоревшие добела гимнастерки. В беседке, ожидая команды на выезд, водители, коротая время, забивали «козла». Оттуда доносился звон костяшек домино и торжествующие возгласы: «рыба», «козел»!

«Живут одним днем. А на войне как иначе? Завтра, Саша, ты опять кого-то не досчитаешься. А может… — об этом Никифоров не хотел даже думать, но сердце напомнило о себе и заныло. — Не распускайся, Саша! Надо действовать! Ну где это запропастился Иванов. Где?..»

Торопливый стук в дверь заставил Никифорова встрепенуться. Он обернулся:

— Войдите!

В кабинет не вошел, а ворвался Иванов. В руке он сжимал свернутые в трубку листы бумаги.

— Ну как?! Как, Леонид?! Они подтверждают сообщение Славянского? — торопил с ответом Никифоров.

— Да! Да! — выпалил Иванов.

— Именно по Гордову?

— Да! Слово в слово, что мне сообщил Славянский!

— Молодец! Молодец, Леня! Давай сюда их рапорты! Давай! — сгорал от нетерпения Никифоров.

Схватив рапорты начальника штаба армии и начальника оперативного отдела, он ринулся к столу, вооружился карандашом и внимательно, строчка за строчкой, вчитывался в них.

Иванов не спускал с него глаз и пытался понять реакцию.

— Все так!.. Один его приказ противоречит другому!.. В обстановку на конкретном участке фронта не вникает!.. С чужим мнением не считается!.. Несем неоправданные потери! Все верно! — срывалось с губ Никифорова.

Прочитав до конца, он поднял голову, долго и внимательно вглядывался в Иванова и затем спросил: