— Как так?!.. Они же не самоубийцы! Их же потом Городов… — у Богданова больше не нашлось слов.

— А вот так, Коля! Я что, не ясно сказал: от командиров частей и начальников штабов!

Лица сотрудников вытянулись. Никифоров поморщился, так как отдавал себе отчет, что в условиях постоянно меняющейся обстановки на линии фронта и непрерывных атак противника выполнить его задачу в столь сжатые сроки было практически невозможно. Более того, это должна быть не просто информация о том, что такой-то боец вынашивает изменнические намерения или раздолбай командир артиллерийской батареи по ошибке накрыл огнем свое подразделение пехоты. Информация должна ударить по самому командующему Гордову. В случае осечки под ответный удар попадал бы не только один Селивановский, а и все те начальники отделов армий, кто представил информацию. Никифоров лихорадочно искал выход из положения.

Из глубины памяти всплыло сообщение агента «Славянского». В нем он излагал содержание разговора между начальником штаба армии и его подчиненным — начальником оперативного отдела. Они вовсю костерили очередной бездумный приказ командующего Гордова. Выполняя его, командование армии так и не смогло выбить немцев с занимаемых позиций и, понеся тяжелые потери, вынуждено было отступить. Оставшихся сил хватало на то, чтобы продержаться день-два, а дальше армию ждала катастрофа. Но Гордов не хотел ничего слушать, обвинял командный состав в трусости и грозил всех отдать под трибунал. В отчаянии начальник штаба готов был отправиться в Москву, стучаться во все двери Генштаба и доложить, что «Гордов гробит армию».

«Вот за это можно зацепиться! Начальник штаба армии — это фигура! Его профессиональная оценка — это не лозунги и эмоции политработника. С этим можно выходить на самый высокий уровень!» — заключил Никифоров.

Суровые складки, что залегли в уголках его рта, разгладились, взгляд смягчился. Это не укрылось от внимания сотрудников, они оживились, и Богданов решился доложить. — Александр Тихонович, сегодня у меня был разговор с командиром полка Скворцовым. После очередной бездумной атаки от полка ничего не осталось, и его хотят отдать под военный трибунал. Я так думаю, в его положении он напишет все, что надо.

— Нет, Коля, «все, что надо» — так не пойдет. А если он потом откажется от своих слов что тогда будем делать?

— Александр Тихонович, я имел в виду, что Скворцов напишет правду. Он мужик прямой и вилять не станет, — пояснил Богданов.

— Ладно, оформляй от него рапорт, — согласился Никифоров и заметил: — Но командир полка — мелковато, тут нужен уровень повыше. Ребята, есть еще кто на примете?

— Так навскидку и не скажешь, Александр Тихонович. Надо пообщаться с командирами, — ответил Буяновский.

Никифоров кивнул и обратился к Иванову.

— Леня, а ты что молчишь?

Тот пожал плечами.

— Чего молчишь про своего Славянского? Или он лишнего накрутил про разговор начальника штаба армии и начальника оперативного отдела?

Иванов, помявшись, ответил:

— Не должен, Александр Тихонович.

— Не должен, говоришь. В таком случае… — Никифоров задумался.

В его голове выстраивалась схема докладной записки на имя Селивановского. Оценки бездумных действий Гордова начальником штаба и оперативного отдела армии, подкрепленные показания еще нескольких командиров имели бы существенный вес в той смертельно опасной борьбе, которую решился вести Селивановский с командующим фронтом. Ключевую роль в ней мог сыграть начальник штаба армии. Смелый, решительный человек, не раз смотревший смерти в глаза, он был одним из немногих, кто решался возражать Гордову. На это и рассчитывал Никифоров. Но, прежде чем выходить на разговор с ним, необходимо было убедиться в достоверности информации Славянского. От ее точности зависело многое. Никифоров снова обратил взгляд на Иванова и потребовал:

— Леонид, срочно встречайся со Славянским! До точки, до запятой уточни с ним содержание разговора начштаба и начопера. После этого поговори с ними и постарайся получить от них рапорты. Главное, чтобы они подтвердили все то, что говорили про Гордова! Ты понял, про Гордова?

— Да! Все ясно, Александр Тихонович! Разрешите идти? — Иванов поднялся со стула.